Она отрицательно покачала головой.
– Нет. Я просто хотела, чтобы так было.
Он посмотрел ей в глаза и понял, что она уже ушла от него. Но что же теперь делать? Возражать, сказать, что она ошибается? А впрочем… Ведь ему уже нечего терять.
Собравшись с духом и мысленно надеясь на лучшее, Эван сказал:
– Да, возможно, ты права.
На ее лице появилось выражение печали и в то же время удовлетворения. Эвану захотелось обнять ее, но он сдержался. И тут же продолжил:
– Когда мы были детьми, задолго до того, как между нами что-то началось, я подслушал разговор моих родителей о тебе. Вернее – они ссорились из-за Мадди. Мама любила сравнивать Мадди с тобой, и Мадди чувствовала, что постоянно проигрывает. Я был мальчишкой, да и уловил-то только отдельные обрывки разговора, но точно помню, как папа сказал о тебе примерно следующее… Мол, ты такая хорошая всего лишь потому, что твои родители не обращают на тебя внимания. То есть ты не бунтуешь, как Мадди, лишь потому, что никто не старается угождать тебе ежеминутно.
Даже в розовом закатном свете было заметно, что лицо Пенелопы лишилось всяких красок. А Эван между тем продолжал:
– И все мы понимали: ты почти все время рядом с нами, потому что настоящей семьи у тебя нет. Конечно, твои родители тебя любили, но они толком не знали, что с тобой делать, а нам на какое-то время нетрудно стать для тебя второй семьей. Тем вечером, когда отец со мной так строго говорил, он как раз об этом и сказал. И он хотел, чтобы ты, повзрослев, сама нашла свое место в мире – без меня и без всех нас, перекрывающих тебе дорогу.
Стиснув зубы, Пенелопа пробормотала:
– Да, понимаю…
– Нет, не понимаешь. Ведь ты ничего подобного так и не сделала, верно?
– Ну, почему же?.. Ведь я убедила Шейна нанять меня, хотя он и не хотел.
– Но ты так и не смогла преодолеть чувства ко мне.
– Да, верно. – Она опустила голову, как будто ей стало стыдно. – Знаешь, Мадди беременна… Она собирается рассказать об этом всем сегодня вечером, так что не надо портить ей сюрприз.
Эван замер на мгновение. Казалось, ему нанесли запрещенный удар. Опустившись на колени, он взял Пенелопу за руки и проговорил:
– Пен, мы об этом помалкивали, но ведь оба прекрасно знаем: когда ты смыла те пилюли в раковину, мы с тобой втайне надеялись на то, чего, увы, не произошло.
Сказав это, Эван почувствовал, что пальцы Пенелопы в его ладонях стали ледяными. Она попыталась высвободить руки, но Эван ее не отпустил.
– Разве ты не понимаешь? – прошептала она. – Разве можно надежнее привязать тебя ко мне навсегда?
– А ты, выходит, думаешь, что я не хочу быть привязанным?
Она моргнула и пожала плечами.
– Не знаю, Эван…
– Пенелопа, посмотри на меня! – произнес он довольно громко и резко. – Так вот, Пен, до этого я ни разу в жизни не забывал надеть презерватив. Даже если женщина говорила мне, что использует пятнадцать разных противозачаточных средств, я все равно его надевал. Поэтому я абсолютно уверен: эта моя странная забывчивость – не случайная оплошность.
Пенелопа снова пожала плечами.
– Что ж, даже если и так, это не отменяет того факта, что я не приняла ту пилюлю из корыстных побуждений.
– Да какое это имеет значение? Ведь мы в то утро желали одного и того же и решение приняли вместе. Если бы я хотел, чтобы ты приняла пилюлю, ты бы ее приняла, хотя и расстроилась бы. – Пенелопа раскрыла рот, собираясь что-то сказать, но он продолжал: – А если бы ты хотела принять ту пилюлю, то я не сумел бы тебе помешать. Более того, ты прекрасно знаешь, почему мы оба так решили, верно, Пен?
Она тихонько вздохнула, а он добавил:
– Нам обоим требовалось что-то такое… после чего уже невозможно было бы расстаться. И ты должна, наконец, понять: я хочу того же, что и ты.
Пенелопа в растерянности молчала, а Эван вновь заговорил:
– Я понимаю, ты хочешь каких-нибудь доказательств, но я не знаю, как убедить тебя… Однако у меня нет сомнений: ты не желаешь расставаться с нами. Потому что в глубине души ты все та же девочка, которая любит свою семью и хочет навсегда в ней остаться. Все мы – твоя семья. И ты нужна нам, Пен, потому что с тобой наша жизнь становится лучше. Тебе просто нужно поверить в это – как я верю в то, что ты единственная женщина, которую я люблю и всегда буду любить. Тебе просто нужно поверить, понимаешь?..
Лицо ее исказилось болезненной гримасой. Резко поднявшись, она пробормотала:
– Я… мне нужно подумать… Пожалуйста, оставь меня одну.
Эван выпрямился, посмотрел ей в глаза и утвердительно кивнул.
– Ладно, хорошо. Я не пущусь за тобой в погоню, как бы сильно мне этого ни хотелось. Но ты должна знать: я хочу, чтобы мы с тобой были вместе. А решение – за тобой, Пен.
Впервые в жизни Пенелопа поставила на первое место собственные интересы. Всю свою жизнь она помалкивала, держалась на заднем плане, никогда не устраивала сцен и драм, но сегодня не могла. Не могла больше ни секунды делать радостное лицо – и поэтому ушла. Тихонько выскользнула из дома, оставив все позади, и пошла пешком. Она не знала, куда шла и зачем, просто шла по дорожке. Когда же добралась до шоссе, осмотрелась, немного постояла и зашагала вдоль дороги.
А Эван, верный своему слову, не стал ее преследовать. Только на этот раз не потому, что он разочаровался в ней, а потому, что она сама в себе разочаровалась.
Эван прав. Каждое его слово попадало прямо в точку. Она все дожидалась какого-то волшебного момента, который убедил бы ее в его любви. Ждала того, что все ее тревоги исчезнут, сердце распахнется и она сможет с чистой совестью остаться с ним. Но этот миг так и не наступил. Что бы Эван ни говорил, что бы ни делал, – она никак не могла ему поверить. И все ждала… Ждала мальчика, который не обращал на нее внимания в школьных коридорах, по которым ходил, держась за руки со своей настоящей девушкой. Мальчика, много лет назад ужасно обидевшего ее. Ждала возвращения парня, каким он был когда-то. Ждала мужчину, которого презирала – и в то же время отчаянно желала.
Ждала мужчину, в которого верила.
Недавно она потребовала, чтобы он повзрослел, и, Господь свидетель, он так и сделал. И стал теперь настоящим мужчиной. В каком-то смысле они с ним поменялись ролями. Он повзрослел, а она превратилась в капризную девчонку. Это было отвратительно, но она ничего не могла с собой поделать. Могла только плакать.
И Пенелопа, всхлипывая, все шагала и шагала вдоль дороги.
Глава двадцать шестая
Сидя с братьями на заднем крыльце, Эван изо всех сил старался держаться. Он никому ничего не сказал, потому что не знал, что говорить, но точно знал, что больше не желает слышать советы и упреки. И теперь он мог только ждать и надеяться, что Пенелопа все-таки одумается.
