– Убирайся отсюда! – в ярости заорал Эван; теперь он совершенно не походил на того мужчину, который только что ласкал ее.
Пенелопа же, шагнув к нему, взялась за спинку кресла и низко наклонилась, так, что глаза ее оказались на уровне его глаз.
– Так вот, слушай, Эван… – проговорила она. – Хватит хныкать, слабак. Возьми себя в руки и подбери, наконец, свое дерьмо.
– Убирайся, или я вышвырну тебя сам! – Он крепко сжал в руке бутылку.
Пенелопа же выпрямилась и добавила:
– Итак… тебе решать. – Она шумно выдохнула; теперь-то было сказано то, что требовалось сказать. И пусть сам решает…
Глава третья
Эван проснулся в ужасном состоянии – такого тяжкого похмелья у него никогда еще не было. Все тело ныло и болело, в голове словно стучал отбойный молоток, а желудок как будто разъедало кислотой.
Он осторожно приподнялся и сел. И тотчас же все поплыло у него перед глазами. Эван уперся локтями в колени и подумал: «Лучше бы внезапно умереть…» Но что же вчера случилось?.. Что за дьявольщина произошла накануне? Он помнил лишь бутылку виски – и темноту вокруг. Хотя…
Да-да, Пенелопа!.. Эван нахмурился. Она что, действительно была здесь? Или ее визит – сон? Она до сих пор иногда ему снилась, но обычно такой, какой была когда-то – с блестящими волосами, рассыпавшимися по его груди, и с сияющими голубыми глазами. А вчера…
Кажется, вчера перед ним стояла Пенелопа в юбке-карандаше и белой блузке. Пенелопа, смотревшая на него ледяным взглядом. Но с какой стати ей приходить сюда? Она ведь никогда к нему не приходила. Даже в больницу не приходила.
Эван поморгал (под веки как песку насыпали) и попытался вспомнить вчерашний день. Пить он начал в четыре – после того, как позвонила Мадди, заливавшаяся слезами. А потом звонил Джеймс – пытался урезонить его. Когда же позвонила мама, он был уже пьян и наорал на нее. А она расплакалась. Он тогда почувствовал себя настоящим дерьмом, поэтому еще выпил. А после этого…
Дверь… и Пенелопа. Да, верно, она была здесь! Стояла перед ним и заставляла вспомнить все то, о чем он хотел забыть навсегда. А он нахамил ей, сказал, что…
Проклятье! Эвану показалось, что его вот-вот вырвет. После всех этих лет она пришла к нему, а он повел себя как последний ублюдок! Но неужели он и впрямь все это ей говорил? Неужели прикасался к ней?
Да, так и было. И она влепила ему пощечину. Потому что он это заслужил.
Господи, ну и скотина же он! Что ж, Пенелопа права: он не мог смотреть в зеркало. А она была слишком хороша для него. Вот почему он отказался от нее после той ужасной автомобильной катастрофы, убившей его отца и погрузившей в кому сестру (а он сам тогда обезумел от горя). В то время он совершенно лишался воли, когда дело касалось Пенелопы, – поэтому и решил, что для нее нет больше места в его внезапно изменившейся жизни. И он сделал то единственное, что могло сработать, – разбил ее сердце. Тот день, когда погиб его отец, когда жизнь сестры повисла на волоске, а сам он поступил с Пенелопой как последний мерзавец, был самым худшим днем в его жизни. Уничтожив все хорошее, что было между ними, он больше никогда не позволял себе расслабляться рядом с ней. Она была слишком опасной для него.
В семнадцать лет Эван решил, что Пенелопа навсегда исчезла из его жизни, но этого так никогда и не произошло. Однако при встречах он играл свою роль, а она – свою. И они никогда не говорили о прошлом. Более того, они всегда следили за тем, чтобы не оказаться наедине. Но все же он находил способы напомнить ей о том, что было у них когда-то, потому что он – эгоистичный придурок – не хотел, чтобы она об этом забывала. Пенелопа же никогда не молчала – всегда давала сдачи. Как, например, вчера. Что ж, он получил по заслугам.
Но, в отличие от родственников, обращавшихся с ним трепетно, Пенелопа говорила откровенно и жестко, говорила чистейшую правду. И вчера она, конечно же, была права. Он оплакивал свою карьеру, которая, увы, завершилась. И теперь он не знал – понятия не имел! – чем заполнить образовавшуюся в его жизни пустоту. Поэтому и сломался, как последний слабак…
Эван окинул взглядом квартиру. Какой ужасный беспорядок! Отец был бы очень разочарован…
Эван сделал глубокий вдох и потянулся к телефону. «Все по порядку», – сказал он себе. И позвонил матери. Она ответила на втором гудке.
– Эван, пожалуйста, скажи, что с тобой ничего не случилось!
От ее взволнованного голоса сердце его болезненно сжалось. Глядя на пустые бутылки и грязные тарелки, сгрудившиеся на кофейном столике, Эван откашлялся, прочищая горло, и пробормотал:
– Мама, прости за вчерашний вечер.
– Не беспокойся, дорогой, все в порядке, – тут же ответила мать.
Эван невольно вздохнул.
– Нет, мама, ничего подобного. – Он провел ладонью по волосам. – Прости, что довел тебя до слез.
– Но ты же был расстроен…
– Это меня не оправдывает.
– Эван, мы так за тебя волнуемся!.. – Голос матери дрогнул, и Эван почувствовал себя последним подонком.
– Мама, пожалуйста, не плачь. – Господи, как он мог допустить, чтобы все зашло так далеко?
Мать тихо всхлипнула, и он сразу представил, как она сидит, промокая под глазами бумажным платочком. О, хоть бы она не плакала!..
– Я не знаю, чем тебе помочь, – сказала мать. И на сей раз, к счастью, не всхлипнула.
А ему вдруг вспомнились слова Пенелопы о том, что его поведение зависело только от него самого. С ее точки зрения существовало поведение «правильное» и «неправильное». И ей, в отличие от него, хватало сил на то, чтобы вести себя «правильно». В этом смысле она походила на Шейна – стальной хребет и бескомпромиссный характер, который не дрогнет перед неприятностями.
– Ты ничего не можешь сделать, мама. Я должен справиться сам.
– Но я же твоя мать… Я хочу все исправить.
– Ты не можешь исправить мою голову, мама. А я не должен был обращаться с тобой так отвратительно. – Эти его слова – уже начало. Пусть только крохотный шажок, но пока и это неплохо. – Поверь мне, я как-нибудь найду способ все исправить.
– Я очень хочу, чтобы ты был счастлив, мой мальчик.
В данный момент счастье казалось недостижимой целью, но он все же мог дать матери одно обещание и сдержать его.
– Мама, я больше никогда не заставлю тебя плакать. Договорились?
– Договорились. Я люблю тебя, мой малыш. Позволь нам помочь тебе. Ведь все мы – твоя семья.
У Эвана перехватило горло, и он, судорожно сглотнув, пробормотал:
– Хорошо, попытаюсь. Я очень тебя люблю, мам.
Эван повесил трубку и снова окинул взглядом квартиру. Настоящая катастрофа – вот что это такое! Самое простое – позвонить сейчас в клининговую службу, и пусть они наведут тут порядок. Но он не собирался никуда звонить. Он загадил квартиру – ему и убирать.
