Мистер Смит был заинтересован в том, чтобы получить доход, а не в том, чтобы выпустить на телеэкран хорошие или плохие программы. Сеть вкладывала деньги в производство фильма и рассчитывала получить максимальную прибыль. Поэтому раз сериал «Команда роуди» от сезона к сезону окупался все больше, то и сумма, которую мистер Смит отстегнул на производство «Горных ангелов», заканчивалась несколькими нулями. Существовала вероятность в самом деле, что и этот проект будет так же отлично принят публикой, как и «Команда роуди». А это для верховного владыки Сети означало размещение рекламы. То есть деньги. Элементарно просто. Но все полетело в тартарары. Наступило 15 сентября. Фактуала не будет, заявил Майк мистеру Смиту. Вместо него — документальный фильм. Девяносто минут чистого адреналина.
Мистер Смит проявил интерес, хотя и осторожный, и, несмотря на неблагоприятные мнения многих экспертов Сети, согласился. Но к данному моменту надежда на наш успех рухнула, и началось давление.
Давление? Нет, не давлению был вынужден противостоять Майк, пока я пытался привести в порядок мою разбитую вдребезги психику. На него надвигалась лавина библейских масштабов.
Правда, моя подпись тоже красовалась на всех контрактах, сценарий документального фильма сочинил я, по ходу сюжета мое лицо мелькало на экране, но для мистера Смита и Сети существовал только один Бог на небесах, один капитан «Пекода»
[33] и один-единственный режиссер фильма. Майк. На него и лились все нечистоты. Эсэмэски в любое время дня и ночи, непрерывные электронные письма и телефонные звонки, курьеры «FedEx», вручающие все более гадостные послания. Обо всем этом Майк никогда ничего мне не говорил. Он мог (даже если взглянуть на ситуацию с определенной стороны, должен был) это сделать, но решил поберечь меня.
За что я ему благодарен.
В ноябре терпение мистера Смита иссякло. Он подписал чек и требовал, чтобы ему показали, на что пошли его деньги. В таких затруднительных обстоятельствах Майк вел себя как герой: пытался подольститься, выдумывал причины, оправдывавшие задержку, рассыпался в любезностях не хуже китайского мандарина. Пока мог, со шпагой наголо защищал меня и наш проект.
Но в конце концов ему пришлось уступить.
Утром 30 ноября, ровно в девять, весь на нервах, будто приговоренный к казни, он явился в зал для совещаний на последнем этаже небоскреба Сети, чтобы показать предварительный монтаж фильма «В чреве Бестии».
Публика, немногочисленная и до крайности избранная, состояла из мистера Смита, нескольких асов креатива, двух надутых продюсерш и какого-то типа из рекламного отдела — очки в роговой оправе, татуировки на обеих руках, костюм от Дольче и Габбаны, — этого мужика, который без конца делал записи в айпаде, Майк окрестил УД.
Ушлое Дерьмо.
Показ прошел лучше, чем предполагалось. Мистер Смит понял, что на фильме можно заработать, высказал несколько пожеланий, просто чтобы придать себе важности (Майк их все послал подальше), и даже асы креатива и две продюсерши признали, стиснув зубы, что, возможно, не все вложенные деньги были спущены в унитаз.
Сильнее всех ликовал Ушлое Дерьмо. Кого ни попадя хлопал по плечу запанибрата, пожимал руки, произнес «вау» по меньшей мере двадцать раз и беспрерывно шмыгал носом. После чего собрал в кучку свои записи и обратился к прессе.
Нужно отдать ему должное: Ушлое Дерьмо свое дело знал. Он погнал такую волну, которая неизбежно должна была захлестнуть меня с головой и опрокинуть носом в песок.
Вот именно: носом, в самом буквальном смысле.
3
Наступило 1 декабря. Я убирался в доме, помогал Вернеру привести в порядок замерзшую водопроводную трубу в Вельшбодене, пытался объяснить Кларе теорию Дарвина (она посмотрела документальный фильм по телевизору и никак не могла понять, как тираннозавр превратился в курицу, так что мне пришлось рассуждать, приведя в пример Йоди). Поужинав, я спустился в деревню, намереваясь выпить пива, поболтать с незабвенной парой «Эльмар и Луис», а потом забраться под одеяло и с наслаждением вкусить заслуженные восемь часов сна.
Именно то, что я так устал, помешало мне заметить взгляды, которые устремились на меня, стоило мне войти в «Лили».
Ледяные взгляды, на секунду задержавшиеся на мне, потом скользнувшие в другую сторону. Ни ответа ни привета на мое обычное «здравствуйте», которое я изрек на почти уже приемлемом диалокте.
Кто-то даже встал и вышел вон. Точно как в вестернах.
Я сделал заказ и присел к столу моих излюбленных собутыльников:
— Скучный вечерок, да?
Эльмар прищелкнул языком, потом поднял газету, загораживаясь от меня.
Ошарашенный, я повернулся к Луису, подняв брови.
— Привет, Сэлинджер, — выдавил тот.
Я ждал, когда принесут пива. Пива не принесли.
Я прочистил горло:
— Какие новости, ребята?
— Ребятами, — прокаркал Эльмар, — можешь называть кого-то еще.
Обычно бар «Лили» полнился болтовней, кашлем, руганью на двух языках. Вечером 1 декабря — тишина. Послышалось чье-то бормотание. Скрип отодвигаемых стульев. Больше ничего: вот только все взгляды устремлены на тебя. Луис склонился над кружкой пива, почти пустой, будто собирался гадать на этой теплой бурде.
— Луис? — позвал я, коснувшись его локтя.
— Не трогай меня, Сэлинджер. Не. Трогай. Меня.
Обиженный, я отдернул руку.
— Что за чертовщина творится здесь? — выпалил я.
— А вот что, — ответил чей-то хриплый голос, и на стол упал экземпляр газеты «Альто-Адидже». За ним последовала «Доломитен».
— Ты читать умеешь? — включился Эльмар.
Я никогда не видел на его лице такого выражения. Обычно это был мирный старикашка со вставной челюстью, которая то и дело норовила выскочить изо рта, особенно когда он пытался произнести слова, содержащие более трех слогов. Презрение, которое нынче прозвучало в его тоне, подкосило меня.
Мне хватило заголовков.
— Но я…
— Ты не знал, да?
— Нет, знал, но…
— Ну так тебя здесь никто не ждет.
Я застыл с открытым ртом.
— Дайте объяснить.
— Что ты собираешься объяснять? — чуть ли не прорычал Луис.
— Я, — начал я, стараясь говорить спокойно, что у меня плохо получалось, — собираюсь объяснить свою точку зрения.
— Пишут херню? В двух разных газетах пишут херню? Это ты хочешь сказать? Тебя подставили, да? Весь мир ополчился против тебя? Хочешь, я прочитаю, что там написано? Может, ты языка не понимаешь.
Раздался смех.
