– А кому мы её будем продавать? – спросил я.
– Ну, – сказал Альцест, – разным людям на улице. Будем бегать и кричать: «Специальный выпуск! Специальный выпуск!» – и все будут давать нам деньги.
– Но у нас будет только одна газета, – возразил Клотер, – и много денег мы не получим.
– Ну, – чуть подумав, сказал Альцест, – тогда я её продам за очень дорого.
– Почему это ты? Это я её продам! – заявил Клотер. – И вообще у тебя пальцы вечно жирные, только заляпаешь всю газету, и покупать её у тебя никто не захочет.
– Сейчас увидишь, какие у меня жирные пальцы, – сказал Альцест и заехал Клотеру по физиономии.
Меня это очень удивило, потому что обычно Альцест не любит драться на перемене, это мешает ему есть. Но тут Клотер очень разозлился, и Руфюсу с Жоакимом пришлось немножко подвинуться, чтобы Альцесту и Клотеру тоже хватило места, где драться. Но, между прочим, это чистая правда, что у Альцеста руки жирные. Когда с ним здороваешься, они у него всегда скользкие.
– Ну ладно, решено, – опять вмешался Мексан, – директором газеты буду я.
– Это почему же, скажите, пожалуйста? – спросил Эд.
– Потому что типография моя, вот почему! – сказал Мексан.
– Минуту! – закричал Руфюс, который как раз подошёл к нам. – Это я первый придумал делать газету, и директором буду я!
– Ничего себе! – возмутился Жоаким. – Ты что, вот так прямо меня и бросаешь? Мы же дрались! Какой ты после этого товарищ!
– Ты уже получил, что тебе положено, – сказал Руфюс, у которого из носа капала кровь.
– Не смеши меня, – сказал Жоаким, который был весь исцарапан, и они снова начали драться рядом с Альцестом и Клотером.
– Только попробуй ещё раз сказать, что я весь жирный! – кричал Альцест.
– Ты весь жирный! Жирный! Жирный! – кричал Клотер.
– Если не хочешь получить в нос, – сказал Эд Мексану, – признай, что директором должен быть я.
– Думаешь, напугал? – спросил Мексан.
Лично мне так и показалось, потому что Мексан немножко попятился, и тогда Эд его толкнул, и типография со всеми буквами упала на землю. Мексан сделался весь красный и бросился на Эда. Я попробовал подобрать буквы, но Мексан наступил мне на руку, и, когда Эд немножко подвинулся, я дал Мексану оплеуху, а потом Бульон прибежал нас разнимать.
И дальше было совсем не смешно, потому что он отобрал у нас типографию, назвал хулиганами, оставил всех после уроков и пошёл давать звонок, а ещё понёс в медпункт Аньяна, которому было плохо. В общем, у Бульона оказалась куча работы!
Но газету мы выпускать не будем. Бульон не хочет возвращать нам типографию раньше летних каникул. Ну и ладно! Всё равно там не о чем было бы рассказывать.
У нас ведь никогда ничего особенного не происходит.
Розовая ваза из гостиной
Я играл дома в мяч и вдруг – бац! – разбил в гостиной розовую вазу.
Прибежала мама, и я заплакал.
– Николя! – раздражённо сказала мне мама. – Тебе известно, что играть в доме в мяч запрещено! Посмотри, что ты натворил: разбил в гостиной розовую вазу! А твой папа очень любил эту вазу. Когда он придёт, сам ему расскажешь, что ты наделал, и он тебя накажет, и это послужит тебе хорошим уроком!
Мама подобрала осколки вазы, которые валялись на ковре, и пошла на кухню. Я продолжал плакать, потому что с папой из-за этой вазы могли выйти неприятности.
Папа вернулся с работы, сел в кресло, открыл газету и начал читать. Мама позвала меня на кухню и спросила:
– Ну что? Ты сказал папе, что натворил?
– Я не хочу ему говорить, – объяснил я и снова заплакал.
– Николя! Ты знаешь, что я не люблю такие вещи, – сказала мама. – В жизни нужно быть мужественным. Ты уже большой мальчик, и ты сейчас же пойдёшь в гостиную и во всём признаешься папе!
Каждый раз, когда мне говорят, что я уже большой мальчик, у меня совершенно точно бывают неприятности, правда! Но мама явно не шутила, и я отправился в гостиную.
– Папа… – начал я.
– Гм? – ответил папа, не отрываясь от газеты.
– Я разбил розовую вазу в гостиной, – быстро произнёс я, а в горле у меня стоял огромный ком.
– Гм? – сказал папа. – Очень хорошо, дорогой, иди поиграй.
Я был ужасно доволен и вернулся в кухню. Мама спросила:
– Ты поговорил с папой?
– Да, мама, – ответил я.
– Что он тебе сказал?
– Он сказал, что это очень хорошо и чтобы я пошёл поиграть.
Маме это совершенно не понравилось.
– Ну ничего себе! – сказала она и направилась в гостиную.
– Значит, – возмутилась мама, – вот как мы занимаемся воспитанием ребёнка?
Папа поднял голову от своей газеты и, кажется, очень удивился.
– Что ты сказала? – спросил он.
– Ах, только не это, прошу тебя, не строй из себя невинность, – поморщилась мама. – Разумеется, ты предпочитаешь спокойненько почитывать свою газету, а я в это время должна заниматься дисциплиной!
– Я и в самом деле, – сказал папа, – хотел бы спокойно почитать газету, но, кажется, в этом доме это совершенно невозможно!
– Да, конечно! Мсье любит, чтобы ему было удобно! У него тапочки, у него газета, а вся грязная работа достаётся мне! – закричала мама. – А потом он ещё удивляется, что его сын совершенно отбился от рук!
– Но в конце концов, – закричал и папа, – чего ты от меня хочешь?! Чтобы я, как только войду в дом, прямо с порога бросался его лупить?
– Ты не желаешь ни за что отвечать! – продолжала мама. – Твоя собственная семья тебя совершенно не интересует!
– Ничего себе! – крикнул папа. – Я работаю как каторжный, вынужден терпеть дурное настроение шефа, жертвую многими своими удовольствиями, только чтобы вы с Николя ни в чём не нуждались…
– Я тебя просила не говорить о деньгах в присутствии ребёнка!
– С ума можно сойти в этом доме! – ещё громче закричал папа. – Нет, так дальше продолжаться не может! О-ля-ля! Нет, не может!
