— У меня есть девушка, но она замужем.
— А этот? — Парамедик указала шариковой ручкой в сторону полуголого Хомини, который стоял рядом и давал показания помощнице шерифа: та записывала их в блокнот, недоверчиво качая головой. — Он член семьи?
— Семья? — Подслушивавший фельдшера Хомини несколько оскорбился, вытер свои дряблые подмышки футболкой и подошел узнать, как я поживаю. — Да я ему ближе, чем семья!
— Он уверяет, что его раб, — справилась с записями помощник шерифа. — По словам этого ебанутого, он работает на него уже четыреста лет.
Фельдшер кивнула и пробежалась по его морщинистой спине руками в резиновых перчатках, обсыпанных тальком.
— Откуда у вас эти рубцы?
— Меня пороли хлыстом. Как их еще мог получить ленивый, никчемный ниггер?
Надев на меня наручники и пристегнув их к носилкам, помощники шерифа наконец поняли, что могут предъявить мне обвинение, но пока меня несли сквозь толпу к машине, мы дискутировали о формулировках.
— Может, работорговля?
— Нет, его мне никто не продавал. А что насчет принудительного труда?
— Допустим, но не похоже, что вы заставляли его работать.
— Не похоже, чтобы он работал.
— Так вы его действительно били плеткой?
— Не совсем так. Я плачу одним людям… Это долгая история.
Одной из фельдшериц пришлось перевязать шнурки, положив меня на деревянную скамью автобусной остановки. Со спинки скамейки успокаивающе улыбалась мне знакомая личность в красном галстуке. Он смотрел прямо на меня и подбадривающе улыбался.
— У вас есть хороший адвокат? — спросила помощник шерифа.
— Позвоните вот этому ниггеру, — сказал я, постучав пальцем по постеру. Реклама гласила:
Хэмптон Фиск — адвокат
Помни четыре правила для оправдательного приговора:
1. Ни хрена не говори!
2. Не убегай!
3. Не оказывай сопротивления при аресте!
4. Ни хрена не говори!
1–800-СВОБОДА Se Habla Español
[228]
Он опоздал на обвинительный акт расширенной коллегии присяжных, но услуги Хэмптона того стоили. Я сказал ему, что не могу позволить себе сидеть в тюрьме. У меня урожай созревает, кобыла на днях ожеребится. Вооружившись этим знанием, Хэмптон явился в суд, на ходу смахивая с пиджака листья, выдергивая из завитой шевелюры веточки, и с корзиной моих фруктов в руках. И с места в карьер начал:
— Будучи фермером, мой клиент является очень важным членом данного цветного сообщества, представители которого, что подтверждено документально, страдают от недоедания и авитаминоза. Он никогда не выезжал за пределы штата Калифорния, у него древний пикап на этаноле, который, черт побери, найти в этом городе нереально, следовательно, скрыться от следствия никак не может.
Генеральный прокурор штата, специально прилетевшая на слушания из Сакраменто, вскочила на ноги, обутые в туфли Prada на высоких каблуках:
— Протестую! Подсудимый, просто злой гений во плоти, своими отвратительными действиями умудрился подвергнуть расовой дискриминации все расы одновременно, не говоря уж о его собственном нескрываемом рабовладении. Правосудие штата Калифорния считает, что имеет более чем достаточно доказательств для обвинений в злостном нарушении Билля о гражданских правах в редакции 1866, 1871, 1957, 1964 и 1968 годов, 13-й и 14-й поправок к конституции
[229], а также шести из десяти библейских заповедей. Будь моя воля, я бы обвинила его в преступлениях против человечности!
— Вот вам доказательство человечности моего клиента, — спокойно произнес Хэмптон, осторожно поставив корзину с фруктами перед судьей и отступив назад с низким поклоном. — Только что собраны на ферме моего клиента, ваша честь.
Судья Нгуен потер усталые глаза. Взял нектарин и, задумчиво покатав в пальцах, произнес:
— Парадокс в том, что в этом зале собрались главный прокурор штата — женщина афроазиатского происхождения, черный подсудимый, черный защитник, судебный пристав — латиноамериканец и я, вьетнамоамериканец — районный судья, чтобы, по сути, определить параметры судебного спора о применимости, действительности и самом существовании понятия превосходства белых в рамках нашей системы права. И хотя никто из присутствующих не станет отрицать базовые постулаты «гражданских прав», мы можем до скончания веков спорить о том, что составляет равенство перед законом, определенное соответствующими статьями Конституции, в нарушении которой обвиняется подсудимый. Пытаясь восстановить свое сообщество путем повторного введения ряда правовых норм, а именно сегрегации и рабства, которые, с учетом истории его культуры, стали определять облик сообщества, несмотря на предполагаемые неконституционность и несуществование этих концепций, он обозначил фундаментальный изъян в понимании американцами равенства. «Мне не важно, черный ты, белый, коричневый, желтый, красный, зеленый или фиолетовый», — мы все так говорили. Это постулируется как доказательство нашей непредубежденности, однако если кого-либо из нас покрасить в фиолетовый или в зеленый, мы чертовски разозлимся. А именно это он и делает. Он всех раскрашивает, красит сообщество в фиолетовый и в зеленый и смотрит, кто после этого продолжает верить в равенство. Не знаю, законны ли его действия, но точно могу гарантировать подсудимому реализацию его гражданского права на скорый суд. Заседание — завтра в девять утра. Однако приготовьтесь: каким бы ни был приговор, оправдательным или обвинительным, дело отправится в Верховный суд, так что, надеюсь, на ближайшие лет пять у вас не запланировано ничего другого. Залог назначается… — Судья Нгуен куснул нектарин, поцеловал крестик и продолжил: — Залог назначается в размере одной канталупы и двух кумкватов.
Черный абсолют
Глава двадцать четвертая
Я думал, кондиционеры в Верховном суде будут такие же фиговые, как в лучших судебных фильмах вроде «12 разгневанных мужчин» или «Убить пересмешника». В кино суд всегда бывает во влажной местности в разгар лета, потому что книги по психологии утверждают, что уровень преступности растет в зависимости от температуры воздуха. Люди срываются. Взопревшие свидетели и адвокаты с прокурорами начинают орать друг на друга. Присяжные обмахиваются бумажками, а потом в поисках спасения и глотка свежего воздуха открывают настежь окна с четвертными переплетами. В Вашингтоне в это время года душновато, но в зале суда прохладно, почти холодно, однако я все равно открываю окно, чтобы выветрился дым и пять лет разочарования в судебной системе.
— А тебе дуть не положено! — кричу я Фреду Мэнну, выдающемуся судебному художнику и киноману.
