Сервис на пароходе был отменным. Первое наше открытие: мы могли взять с собой одну или обеих собак, если речь шла только о корабле; трудности начались бы в отелях и на самолете. Стюард спросил меня: «Мадам, мне сказали, что у вас в Париже есть собаки, почему же вы не взяли их с собой?».
Стюард поинтересовался, не хотим ли мы отдельный столик в столовой и не хотим ли мы есть за капитанским столиком. Им казалось, что Гертруда заслуживает этой чести, но мы предпочли быть сами по себе.
«Шамплен» имел самую великолепную кухню, какую только можно было представить, впоследствии мы заказывали блюда заранее, стараясь урезать бесконечное количество блюд.
После ленча мы вышли на палубу, покрытую стеклянной крышей, как в оранжерее. Тут же с нами завязал разговор очень приятный доктор из Нью-Джерси, с которым путешествовали жена и маленький сын. Знакомство сделало наше путешествие приятным. Каждый год как добропорядочные нью-йоркцы они проводили время в Европе.
Нашлась на пароходе женщина, составлявшая гороскопы, она предсказала Гертруде, что ее тур окажется очень интересным. Была там и вдова генерала, убитого в тот год, когда мы находились в Турене. Мы с Гертрудой хранили молчание по поводу его случайной гибели. Вдова сидела за капитанским столиком с огромным веером из перьев.
Капитан корабля поинтересовался у Гертруды, почему она не сидит за его столом и хотела бы она перейти туда. Она ответила, что ведет на корабле очень спокойную жизнь, очень довольна, чувствует себя комфортно. Но он настаивал: «Не откажетесь ли вы выпить со мной?». «Это, — ответила Гертруда, — еще менее желательно, чем обедать». Но согласились и встретились там с очень разношерстной публикой.
На борту парохода мы также повстречали Эбба Димне, которого видели в доме у Элис Улльман. Когда-то Юджин Пол Улльман в одну из пятниц пригласил нас на ленч в кафе «Вольтер». Поинтересовался, что мы будем есть. Я заказала камбалу, за мной последовали и остальные — все заказали рыбу. Когда метрдотель спросил Эбба, что он желает, тот ответил: бифштекс.
Наконец мы пришвартовались в порту Нью-Йорка, быстро распознали небоскребы и постепенно оказались в здании порта, в кругу друзей.
Еще раньше Гертруда решила: если надо обязательно встретиться с журналистами, она встретится. Эбб был шокирован, увидев толпу журналистов, пришедших интервьюировать Гертруду.
Среди них был и У. Г. Роджерс, который шепнул мне: «Меня тревожит, что ее засыпят вопросами». Я ответила: «Не надо волноваться». Журналисты хотели знать, собирается ли она поучать Америку. «Нет, ничего подобного, я приехала смотреть и слушать, ну и говорить».
Тем временем я занялась оформлением таможенных бумаг, чтобы подготовить их заранее. Когда мы сошли с корабля, Ван Вехтен, Беннет Серф и брат Гертруды из Балтимора должны были встретить нас. Я отправилась к таможеннику и сказала: «Вот ключи, у нас ничего, подлежащего обложению таможенной пошлиной, нет, я все заполнила, новая одежда приготовлена для нас самих на замену. Я не думаю, что у нас есть что-нибудь подлежащее налогу». И вернулась поговорить с Ван Вехтеном. Я посмотрела на таможенного инспектора — он ничего не делал. Я обратилась к Карлу: «Думаю, он закончил, Конечно, я дам ему на чай». Карл отчаянно замахал руками: «Ни в коем случае». «Что ж, тогда я пожму ему руку и поблагодарю его». «Только без рукопожатия, здесь это не делается».
На следующей неделе в журнале «Нью Йоркер» появилась карикатура с изображением предположительно таможенного инспектора со словами: «Гертруда говорит: четыре шляпы есть шляпа есть шляпа»
[73].
Карл и Беннет вернулись, чтобы отвезти нас на ленч в отель Алгон-куин, в котором я заказала номер. Там царила ужасная суматоха, журналисты набились в комнаты, кругом были провода, какие-то катушки, всякие устройства. Я не могла открыть свою сумку, не могла открыть чемодан, не могла ничего.
Во второй половине дня вся шумиха закончилась, и мы вышли погулять. Я предложила поискать фрукты. К моему немалому удивлению продавец в хорошем овощном магазине спросил: «Мисс Токлас, как вам нравится Нью-Йорк?». Откуда он знал, кто я?
На Таймс-сквер бегущая световая реклама сообщала: «Гертруда Стайн прибыла в Нью-Йорк, Гертруда Стайн прибыла в Нью-Йорк…». Будто мы и не знали!
По возвращению в отель мы застали фрукты и красивые цветы, присланные Ван Вехтеном. Я занялась наведением порядка в наших делах, одновременно наслаждаясь фруктами.
Нам выделили три комнаты — две спальни и одну гостиную и все это лишь для нас.
Темнело, мы решил пообедать в наших комнатах. Гертруда надумала сразу же завести привычку: есть по вечерам легкий ужин, чтобы она могла читать лекцию в любое требуемое время, не меняя при этом свой порядок питания. Она посчитала, что устрицы и дыня будет приемлемой диетой.
Мистер Харкорт, опубликовавший «Автобиографию Элис Б. Токлас», прислал нам приглашение посетить его следующим утром в редакции. Он хотел показать нам редакцию и познакомить с мистером Брейсом. Так что на следующее утро мы отправились туда.
Мистер Харкорт сказал: «Я даже и не представлял себе, что вы будете такими популярными». «Но вы должны были так подумать, — сказала Гертруда, — потому что людей привлекает именно то, что они не понимают». При этих словах мистер Харкорт послал за мистером Брейсом и сказал: «Послушай, что она говорит, она утверждает, что публику привлекает то, что она не понимает».
С лекциями в Колумбийском университет произошла небольшая неувязка. Там должны были состояться три лекции и устроители оповестили Гертруду, что лекционный зал может вместить 1500 человек, как им поступать с остальными? Гертруда попросила меня написать, что существует договоренность: на любой лекции должно присутствовать не более пятисот человек, и что они имеют в виду, называя цифру 1500. Появился глава лекционного департамента и спросил, что мы имеем в виду. Я поинтересовалась, не получал ли он уведомление из Парижа о количестве людей, допускаемых на каждую лекцию. «Я и не подумал, что именно это вы имеете в виду», — ответил он. «Почему же, — спросила я, — вы предположили, что говорилось одно, а имелось в виду другое?». Гертруда сказала: «Все просто. Если вы не можете принять это условие, выбросите мысль о проведении лекции». «Мы не можем так поступить» — ответил глава департамента. «Вот что, — сказала Гертруда. — Я даю вам 24 часа, то есть до завтрашнего утра, чтобы известить меня о вашем согласии».
На лекции в Колумбийском университете я сидела рядом с Мейбл Уикс, прежней приятельницей Гертруды, и она спросила очень решительно: «Разве я не увижусь с Гертрудой?». На что я вынуждена была ответить: «Извини, я не знаю». Мисс Уикс была одной из старых подруг, с которыми Гертруда не хотела встречаться. Другой была миссис Миллс, мать Карли Миллса, позвонившая мне и пригласившая к себе домой на обед. Я сказала: «Сожалею, но это невозможно, поскольку Гертруда не принимает приглашений».
