Пальцы легли на затылок к малышу. Под прикрытием растрепанных мягких волосенок по ним побежали искорки. Почти незаметные, родители их и не заметили.
Да. Воспаление мозга
[1].
Бывает такая гадость, дети на нее податливы. А вот выживают немногие. Даже взрослые умирают, что уж там такие малыши.
Для проверки я согнула ребенку ногу.
Попробовала. Ага, как же, размечталась… С тем же успехом можно пальцами полено гнуть. Мышцы, словно железные
[2]. Вот и сыпь на теле, характерная такая… На закрытые веки я надавливать даже не стала. И так понятно, что это, зачем еще мучить ребенка?
Я перевела взгляд на родителей. На господина Арахо.
— Сейчас вы возьмете свою жену и накормите. Можно — насильно. Я побуду с ребенком, пока вы не вернетесь. Обещаю, на шаг не отойду.
Мужчина нерешительно коснулся женской руки.
— Яра…
Женщина дернулась, словно лошадь, которую кнутом ожгли. И я поняла, в чем дело. Она не верит. Никому не верит, и боится, что она уйдет, а ребенок тут же умрет. Она чувствует его, словно себя. И знает, что только ее жизнь поддерживает его силы.
Да, и такое бывает.
Если любишь человека, сможешь удержать его над пропастью. Только вот я — маг жизни. И этой пропасти даже не замечу.
— Нет! Я не…
Я видела женщину насквозь.
— Обещаю — он не умрет.
Яра сверкнула глазами, но я покачала головой.
— Если он умрет — убьете меня. Хотите — напишу расписку? Господин Арахо, накормите жену! Там у больницы торгуют супом из моллюсков — две минуты туда, две обратно, пять, чтобы его съесть.
Женщина вдруг сделала шаг ко мне. Взяла за руку, посмотрела… так…
— Он правда не умрет?
И столько надежды было в ее глазах, столько веры — она и в храме, наверное, на Бога так не смотрела.
— Как зовут малыша?
— Диан. Моего мальчика зовут Диан.
Я медленно опустила ресницы.
— Клянусь — он будет жить. Своими будущими детьми клянусь — чтобы мне ни одного не родить.
Да иди ж ты, дура! У своего ребенка время отнимаешь!
Я едва дождалась, пока за ними закроется дверь.
Положила ребенка на кровать, отметив серую застиранную простыню и дырки на ней, и коснулась ладонями исхудавшего личика.
— Прости, малыш.
Ладони накрыли виски Диана. Сила гремела и перекатывалась внутри меня, словно безумный водопад на реке, и я покорно отпустила ее на волю.
Это было вовсе не так, как с маркизом. Нет.
Там требовалось встряхнуть все тело, теряющее желание жить. Здесь же…
Легче, намного легче.
Дети вообще больше тянутся к жизни. Они знают, что смерти нет, и это замечательно. Диан не кричал, не стонал и не дергался. Он просто вжался головой в мою ладонь так, что я на миг даже испугалась — показалось, что пальцы, прорвав кожу, впиваются в самую кость.
Но — нет.
И я знала, что сейчас творится внутри малыша. Почти видела, как золотистые искорки бегут по его жилам, как с кровью проникают в самые отдаленные уголки тела, выжигая нечто вроде гадких черных точек. Убивая самую суть заразы.
Но это еще не все. Надо убрать последствия. Иначе малышу придется плохо, очень плохо…
Я направила силу туда, где она была нужнее всего. У малыша будут явные проблемы со зрением, когда он выздоровеет. А мы вот так, осторожненько, уберем лишнее количество жидкости. Ее сейчас не хватает в теле, а она тут скопилась. Иди отсюда, милая, рассасывайся.
И вот тут беда. Нет, судорог у ребенка тоже не останется. Делать — так до конца…
Мне повезло.
Маг жизни за работой не заметит, даже если на него скала упадет. Я бы тоже не заметила ни зрителей, ни чего-то другого. Но… именно — повезло. Последствий было на удивление мало. Видимо, ребенок просто начал умирать, и болезнь не успела сожрать все, что возможно. Или я пришла вовремя?
Не знаю, ничего не знаю…
Сейчас я просто живое приложение к своей силе, которая свободно льется из меня. И понимает, что все уже в порядке, все хорошо…
Я убрала руки с висков ребенка и машинально отметила, что в этот раз лечение далось легче. Хотя чего удивительного? Взрослые люди менее податливы, да и сил на них требуется больше. Я могу взять на руки малыша, но поднять того же маркиза?
Тяжесть болезни?
Да, и это тоже. Но малыша лечить легче, все равно легче. Со взрослыми я и руки поднять не могла после лечения. А сейчас вот спокойно сижу, держу мальчишку за руку, и даже на стену не опираюсь. И вовремя, видит небо! Потому что за дверью уже слышатся шаги.
Родители ребенка возвращались в палату, как на эшафот. И неудивительно.
Когда на твоих руках умирает твой ребенок, когда ты кровь бы по капле отдал, но некому, и понимаешь, что ты не в силах помочь, когда ты чувствуешь затухающее биение пульса, и понимаешь, что малыш уходит…
Не хотела бы я такое пережить. Впрочем, я — маг жизни. Но и чужой боли мне довольно.
Яра стояла в дверях и смотрела на меня. Я была спокойна, малыш лежал на кровати и едва дышал. Почти незаметно под одеялом, которым я его укутала. Бедняга пропотел насквозь, его переодевать надо, а во что?
— Он…
— Жив. Выздоравливает. У него был кризис, — спокойно ответила я. Яра осела у двери, словно тряпичная. Глаза впились в меня остриями ножей.
Жив!?
Правда!?
Выздоравливает?!!
Супруг кое-как подхватил несчастную под мышки, поднял и подтащил к кровати.
— Яра, Яринька, все в порядке…
Рука, протянутая к сыну, явственно дрожала. Но лобик под пальцами был прохладным, только чоень мокрым. И волосенки на голове слиплись от пота.
— Его бы переодеть. Есть во что?
— Есть! Сейчас найду!
Вот и чудненько. Я встала, умудрившись даже не пошатнуться. Эх, мне бы сейчас хоть чашку воды. Но слабости показывать нельзя, я-то знаю. Да и ненадолго это, я быстро прихожу в себя.
Яра суетилась вокруг ребенка. Господин Арахо посмотрел на это — и коснулся моей руки.
— Госпожа Ветана… спасибо.
— А я при чем? Кризис и сам бы начался, просто я это увидела и отослала вас. Иначе ваша супруга тут бы с ума сошла, — с невинным видом пожала я плечами. — Знаете, это очень неприятно выглядит.
