Среди поручений, данных Хуану, были и те, о которых просила его «дорогая сестрица» Лукреция и отец, которому для украшения апартаментов Борджиа в Ватикане нужна была мозаика. В бухгалтерской книге (с 27 января по 29 июня 1494 года) перечислены траты на подарки для Лукреции, в перечне упоминаются золотые ювелирные украшения и туфли: «три ладони
[17] голубого шелка для изготовления двух пар сандалий для достопочтимой госпожи Лукреции».
В Риме все внимание уделялось мужской половине семьи, Лукреция же оставалась в тени. Наблюдатели отмечали, что Джованни Сфорца, испугавшись выявленного в городе случая заболевания чумой, покинул дворец и 4 августа уехал на побережье Адриатики. Осталось неизвестным, отправилась ли вместе с ним Лукреция. В конце месяца Александр также вознамерился оставить Рим — подышать здоровым воздухом подальше от чумы. В Ватикане он, как и «наши дети» (nostri nepoti), чувствовал себя неуютно. Чезаре в Риме не было: в августе он уехал в Капраролу [пригородное владение семьи Фарнезе], а потом в Витербо. На бурно проходившем заседании консистории
[18] папе удалось навязать свою волю сопротивлявшимся священнослужителям и протолкнуть на кардинальские посты Чезаре и Фарнезе, а также пятнадцатилетнего Ипполито д'Эсте. В остальных случаях при назначении кардиналов Александр VI был беспристрастен. Неаполитанский король Ферранте пребывал в ярости, поскольку остался не у дел.
Но точно известно, что Лукреция в начале ноября находилась в Риме, поскольку Катанео сообщал, что Джованни Сфорца собирается «засвидетельствовать почтение Его Святейшеству и с надлежащим вниманием разделить общество своей жены». Отсюда вывод: Сфорца разрешили супружеские отношения, впрочем, это — единственное документальное упоминание о консумации брака. Тринадцатилетняя Лукреция была не по годам умна. Катанео говорил о ней как о «в высшей степени достойной даме, благожелательно настроенной к делам нашего синьора» (к продвижению на пост кардинала Сиджизмондо Гонзага). Друзья Гонзага, сообщал он, очень рекомендовали маркизу обращаться с Лукрецией как с сестрой и невесткой и уделять ей отныне больше внимания, «особенно потому, что она дочь папы и расположена к роду Гонзага».
Прямой путь к папским милостям проходил через палаццо Санта-Мария-ин-Портико, и это хорошо знали итальянские князья и их посланники. Просителей направляли к Адриане де Мила, а Лукреция и Джулия — женщины, которых Александр любил больше других, — добивались результата. 21 октября 1493 года Джиролама Фарнезе, сестра Джулии, написала своему мужу, Флорентину Пуччо Пуччи: «ТЫ получишь письма <… > и узнаешь <…> все, что устроила Джулия <…> будешь очень доволен». Брат Пуччи, Лоренцо, бывший в ту зиму в Риме, оставил яркое описание домашней сцены в Санта-Мария-ин-Портико. Джулию он посетил в Сочельник. Она сушила у камина волосы, рядом с нею сидели Лукреция и Адриана. Лоренцо поблагодарил за оказанную его семье милость. Джулия ответила, что «такой пустяк не требует благодарности. Она сказала, что если потребуется, поможет мне в будущем по-настоящему. Мадонна Адриана поддержала ее и сказала, что я могу быть в том уверен… благодаря мадонне Джулии я получил милости от папы… Мадонна Джулия с неприкрытым интересом осведомилась о господине Пуччо и сказала: “Мы постараемся, чтобы он приехал сюда в качестве посла, и хотя, когда он был здесь, мы не смогли, как ни старались, устроить это, сейчас мы все устроим без труда”». В комнате была и дочь Джулии, Лаура, родившаяся год назад. О ней говорили, без особых на то оснований, что она — дочь папы. Чадолюбивый Александр никогда не проявлял ни малейшего интереса к этому ребенку. Свидетельство тому — ревнивое письмо, которое он написал Джулии. В нем он сообщил о своей уверенности, что Лаура — дочь Орсино. Пуччи описал Джулию как «самое прекрасное создание. Она распустила волосы, и они упали до пят; никогда раньше не видел я ничего подобного: у нее самые роскошные волосы на свете. Затем надела красивый головной убор, а поверх него — легкую, как воздух, сетку, с пропущенными сквозь нее золотыми нитями. Волосы сияли, как солнце!» Лукреции, похоже, не понравилось столь явно выказанное Пуччи восхищение красотой Джулии. Она вышла из комнаты, чтобы переодеться, «…сменила платье, сшитое, как у Джулии, по неаполитанской моде, и вскоре вернулась в платье из фиолетового бархата».
Джованни Сфорца тоже хвастался мантуанскому послу Броньоло, что «дамы, имеющие доступ к понтифику», весьма полезны, но более других — его жена. «Я отовсюду слышу. — сообщал Броньоло Франческо Гонзага, — что она [Лукреция] имеет самое большое влияние и для своего возраста чрезвычайно умна… Я специально хотел доложить об этом Вашему Сиятельству, чтобы вы понимали: большинство из тех, кто хочет добиться милости (от папы], проходят через эту дверь. Мне намекнули, что неплохо было бы выказать при этом благодарность…» Гонзага послал папе в качестве подарка рыбу, пойманную в озере Гарда, и сыр. Такую пищу можно было употреблять во время великого поста. Александр велел отдать все Чезаре «и дамам». Но необходима была твердая валюта, которой в Мантуе всегда не хватало. Несколько дней спустя Броньоло напрямик сказал об этом Изабелле д'Эсте, жене Франческо. Деньги были предложены, однако по причинам, известным ему одному, Александр приказал послу придержать их у себя. Драгоценности — другое дело. Джованни Сфорца посоветовал Франческо не дарить драгоценности Джулии, «ибо папа может истолковать такой жест неправильно».
Джованни Сфорца дорожил своим браком и Лукреци-ей: ведь она являлась важнейшим звеном, связывавшим его с папой, тем более что с его точки зрения ситуация, в которой он оказался, становилась все опаснее. Король Ферранте Неаполитанский в январе скончался, а 22 марта 1494 года Александр объявил, что инвеститура Неаполитанской короны произойдет не в пользу Карла VIII, как того требовал французский король, а в пользу сына покойного короля Ферранте, Альфонсо, герцога Калабрии, и короновать его будет кардинал Хуан Борджиа. Теперь вторжение французов в Италию стало неотвратимым. Весной 1494 года Сфорца чувствовал себя страшно неловко. В письме патрону Лодовико он рассказал о своем разговоре с папой:
Вчера Его Святейшество сказал мне в присутствии монсеньера (Асканио): «Ну, Джованни Сфорца! Что ты можешь мне сказать?» Я ответил: «Святой отец, все в Риме считают, что Ваше Святейшество заключило соглашение с королем Неаполя, врагом Миланского герцогства. Если это и в самом деле так, то я оказываюсь в затруднительном положении, так как я служу и Вашему Святейшеству, и государству, которое я упомянул [Милан]. Если все так и пойдет, то и не знаю, как я смогу служить одной стороне, не подводя другую… Я прошу Ваше Святейшество определить мое положение, потому что не хочу нарушать данные мною обязательства как Вашему Святейшеству, так и высокочтимому правителю Милана…
Александр с холодком ответил, что выбирать, кому служить, следует самостоятельно. Несчастным правителем Пезаро хотели управлять и папа, и миланский герцог. Асканио в шифрованном письме написал брату о сложившейся обстановке. Папа хотел, чтобы Милан заплатил ему за предоставление кондоты. Асканио посоветовал Джованни в интересах семьи Сфорца пожить в Пезаро, подальше от давления папы.
