Кроме всех прочих неприятностей, между Лукрецией и Пьетро Бембо произошла ссора: она, кажется, обвиняла его в ослаблении чувства и в том, что он оставил ее и уехал в Венецию. Роман Бембо с Лукрецией биограф поэта называет «самым амбициозным и значительным, но в то же время и самый опасным и тревожным» в его жизни. Представляется вероятным, что на Пьетро оказал давление его отец, хорошо знакомый с ситуацией в Ферраре. Он хотел, чтобы сын ради своей же пользы вернулся в Венецию, и постарался (безуспешно) этот роман прекратить, подыскав для него пост в посольстве Франции. Бедный Бембо испытывал душевные муки. 5 октября он написал:
Во-первых… я готов пожертвовать любыми сокровищами, только бы еще раз услышать то, что Вы сказали мне накануне… хотя — раз уж мы поклялись быть искренними друг с другом — Вы могли бы сказать мне об этом и раньше. Во-вторых, до тех пор, пока теплится во мне жизнь, жестокой судьбе не погасить огонь, который зажгли во мне f.f. и фортуна. Ни один любовник не пылал таким чистым и жарким пламенем. Однажды этот огонь станет маяком для всего мира. <…>
Можете думать обо мне как о бесчестном человеке, можете не верить правде, однако придет день, и Вы поймете, что напрасно меня осуждали. Бывают времена, когда боюсь я не столько того, что Вы поверите наветам, а того, что и сами Вы так думаете. А если это так, надеюсь, что девиз, который прочитал я несколько дней назад среди Ваших бумаг, окажется истиной: quien quiere matar perro ravia le levanta [тот, кто убил собаку, сам впал в бешенство]. Можете спокойно сжечь все мои письма… оставьте одно лишь это послание в качестве залога того, что я Вам пишу.
Когда Лукреция жила в Меделане, а Бембо в Остеллато, влюбленные наслаждались романтическими свиданиями. Он вспомнил об этом в письме, отправленном 18 октября из Венеции. С тех пор как восемь дней назад он расстался с Лукрецией, не проходило и часа, чтобы он о ней не думал: «Часто вспоминаю… слова, сказанные мне, — некоторые на балконе, с единственным свидетелем — луной, другие — у окна, на которое всегда буду смотреть с радостью…»И все же Лукреция оказалась права, поставив диагноз: пыл ее любовника угас, а может, что более вероятно, возросло беспокойство по поводу собственной безопасности. Сохранившиеся письма Бембо, написанные им в том году, не менее пылки, однако в них он то и дело приводит причины, по которым не мог с ней встретиться. 25 октября он написал к «f.f.» с виллы своего отца в Нониано, что ему придется на два дня уехать в Венецию, после чего обещал ей вернуться,
…чтобы еще раз увидеть дорогую свою половину, без которой я не просто неполный человек, но и не существую вообще: ведь это не просто половина меня, но все, что я есть и чем надеюсь стать. Не может быть для меня судьбы более сладостной, не смогу завоевать я ничего более драгоценного. Остаток жизни проживу с одной мыслью: если два сердца бьются, как одно, то огонь любви будет гореть так долго, как сердца эти пожелают, и неважно, что небеса устроили против них заговор. А сделать это они смогут, потому что глазам посторонних не постичь их мыслей. Не в человеческих силах преградить дорогу, по которой идут они, потому что увидеть их невозможно.
Бембо был настроен чересчур оптимистично: небеса действительно вознамерились устроить заговор против влюбленных. В ноябре 1503 года Бембо нашел у Строцци пристанище в Ферраре, хотя Лукреция все еще была в Меделане. «потому что в Остеллато, — пишет он, — как я говорил Вам, нет возможности приютить Его Сиятельство дона Альфонсо, если он пожалует с визитом…» Но Бембо, скорее всего, не хотел навлечь на себя гнев Альфонсо тем, что тот увидит его в обществе Лукреции. Хотя Лукреция была в Ферраре по меньшей мере с середины декабря, встретились они только раз. И это была последняя их встреча. Бембо вызвали в Венецию: брат его, Карло, скончался 30 декабря. Необходимость утешить престарелого отца и инстинктивная мысль, что в Ферраре вряд ли встретят его приветливо, раз туда вернулся муж Лукреции, — все это понудило его остаться в Венеции и написать, чтобы ему выслали его книги. Стало ясно: он останется там надолго. Он заверил ее, что «будет верным Гелиотропом, для которого она навечно останется солнцем».
10. ЧЕРНЫЙ МАРКИЗ
Бели вдруг ощутите в ушах Ваших звон, то это значит, что я общаюсь со всеми темными силами, ужасами и слезами Вашими или пишу о Вас то, что прочтут через сто лет после нашей смерти.
Письмо Пьетпро Бембо Лукреции 25 июля 1504 г.
Начиная с середины лета и всю осень 1503 года в Ферраре бушевала чума. Те, кто побогаче, уехали из города. Эсте со своими свитами разъехались по загородным виллам. Бедняки и artisanelli (буквально «мелкие ремесленники») стали главными жертвами, и около 850 человек умерли. К ноябрю болезнь вышла за городскую черту. 4 ноября Проспери доложил, что, по слухам, в свите Лукреции заболело пятьдесят семь человек. И Лукреция, и Альфонсо находились за пределами города: Лукреция — в Меделане, Альфонсо — в Остеллато.
Тем временем в Риме произошло событие, вызвавшее серьезные последствия для Чезаре, Эсте и самой Лукреции. В ночь на 17 октября, через двадцать шесть дней своего правления, скончался добрый, но слабый физически папа Пий III, который благоволил Чезаре и покровительствовал ему. 8 октября, в день своей коронации, он назначил его капитаном и гонфалоньером Церкви. Чезаре готовился уехать в Романью, когда его враги — Орсини, Хуан Паоло Бальони и Бартоломео Альвиано
[43] — собрались в Риме. Даже Колонна присоединился к ним. Чезаре попытался бежать, но Орсини узнали о его планах, и после яростной борьбы Чезаре вынужден был вернуться в Ватикан. Но и там не чувствовал он себя спокойно, так как Орсини и их приспешники носились по Борго с криками: «Убьем еврейскую собаку!». Под защитой кардиналов и смотрителя замка Святого Ангела, сторонника Борджиа, Чезаре бежал через подземный ход к замку вместе с маленькими мальчиками — Родриго Бисельи, Джованни Борджиа и двумя своими внебрачными детьми. Два дня спустя Пий скончался, а Чезаре в безвыходном положении оставался в замке Святого Ангела. Новость о трудном положении Чезаре повлекла за собой крушение его государств в Романье. К концу месяца у него осталось лишь несколько городов и замков. В Риме он все еще надеялся путем подкупа заручиться поддержкой испанских своих кардиналов и на конклаве избрать нового папу. Увы, имелся только один кандидат — пожизненный враг Борджиа, Джулиано делла Ровере.
1 ноября 1503 года Джулиано стал папой и взял себе имя Юлий II. Чезаре заключил с ним соглашение, но долгосрочный прогноз взаимоотношений был неутешительным. Джулиано делла Ровере было шестьдесят, когда он взошел на папский престол, добившись цели, к которой стремился всю жизнь. О нем говорили, что у него душа императора, величественная осанка и властные манеры. Этот вулканического темперамента человек действовал с исключительной энергией. Он был подвержен приступам ярости, особенно если их подогревало вино. Гвиччардини написал, что он от природы отличался тяжелым характером и в обращении с людьми был суров, долгую свою жизнь провел в неустанной деятельности, постоянных интригах, при этом обрел и ярых врагов, и верных друзей. Венецианские послы — Липпомано и Капелло — говорили о нем как о человеке на редкость умном, но горячем: «Невозможно описать, каким сильным и страстным, и трудным человеком он является. Великан — и телом, и душой». У него была репутация человека, умеющего держать слово, ему верили даже Борджиа. но на деле он был хитрым, готовым на все ради достижения цели. Чезаре сильно его недооценил. Наблюдательный, как всегда, Макиавелли заметил: «Он не любит Валентинуа, но тем не менее держит его при себе, во-первых, в знак признательности за папство, во-вторых, как полагает Его Святейшество, с герцогом [Чезаре] ему легче противостоять Венеции».
