Сражение при Равенне спасло Феррару лишь на время. Оказалось, что для французов это — пиррова победа. Они были деморализованы потерей старших своих военачальников, особенно блестящего де Фуа. Им пришлось вернуться, дабы защитить свою страну от короля Испании, который атаковал Наварру, и от английского короля в провинции Гиень. Пришло время Альфонсо мириться с папой, чтобы спасти государство. Однако в Риме Юлий II всякий раз впадал в раж при одном лишь упоминании имени Альфонсо: очень уж он оскорбился, когда узнал о судьбе своей статуи в Болонье. Франческо Гонзага попытался отвлечь его внимание от Феррары и написал Кампосампьеро, чтобы тот убедил понтифика в том, что Феррара и так уже принадлежит ему, а теперь главная его задача — выгнать из Италии французов.
Под давлением Гонзага и его эмиссаров, да еще имея в своем распоряжении юного заложника, двенадцатилетнего сына Гонзага, Федерико (надо сказать, что Юлий очень его любил), 11 июня папа согласился допустить Альфонсо в Рим и принять от него заявление о сдаче города. Безопасность его гарантировал бывший пленник, Фабрицио Колонна (он должен был сопровождать Гонзага в Рим), а также испанский посол. Юлий страшно обрадовался, услышав от Франческо Гонзага, что Альфонсо едет в Рим. Престарелый понтифик соскочил с кровати и босиком, в одной рубашке, запрыгал по комнатам. Он пел и время от времени восклицал: «Юлий!» и «Церковь!». Альфонсо с небольшим сопровождением явился в Рим 4 июля. Юлий послал Федерико Гонзага встретить его, и в город он въехал вместе с Фабрицио Колонна и Джанджордано Орсини, представителями римской аристократии. Папа предложил поселить его в Ватикане, но осторожный Альфонсо предпочел остановиться у арагонского кардинала во дворце Сан-Клементе. 9 июля Альфонсо официально пошел на мировую с папой. В Ватикане по этому случаю состоялась трапеза, которую друг и почитатель Изабеллы, писатель-гуманист Марио Эквикола, сопровождавший герцога, назвал «роскошным ужином со всеми видами фруктов… потрясающими кондитерскими изысками [вероятно, сахарными скульптурами], огромным количеством вин и прекрасной музыкой, исполняемой на виолах». В консистории Альфонсо поцеловал папе туфлю. Понтифик обнял его, однако взаимная подозрительность никуда не ушла, тем более что враги Альфонсо исправно ее подогревали: в этом отличились Альберто Пио да Карпи, ставший послом у императора, и всегда готовый предать кузен герцога — Никколо ди Ринальдо д'Эсте. Этот наушничал папе на родственника (кстати, через три года его казнили в Ферраре как участника заговора против Альфонсо). Понтифик хотел, чтобы Альфонсо освободил братьев, особенно Ферранте. Недавно он контрабандой прислал папе письмо, просил помочь, ему все еще хотелось заполучить Феррару. Такое условие было для Альфонсо неприемлемым, и, опасаясь ловушки, 19 июля он бежал из Рима вместе с Фабрицио Колонна. Они силой прошли ворота Сан-Джованни и поскакали в крепость Колонна в Мартино.
21 июля Лукреция и Ипполито получили письма от Фабрицио Колонна. То, что их новость ничего хорошего не предвещала, станет известно в начале августа. Пройдет три месяца, прежде чем Альфонсо под защитой Колонна вернется в Феррару после тяжелого путешествия на север. В пути им то и дело приходилось увертываться от всевидящих глаз шпионов. Папа не переставал грезить Феррарой, и на втором заседании Священной лиги в Мантуе приняты были три решения — возвращение Медичи во Флоренцию, куда их в свое время сослали французы; возвращение сына Лодовико Сфорца, Массимильяно, в Милан; и завоевание Феррары. Франческо Пшзага снова заявил о своей болезни и от дискуссий уклонился. Изабелла выступала в роли хозяйки, пристрастной, когда дело касалось ее родной Феррары, и безуспешно пыталась переключить внимание участников разговора на другую тему. Заседание закончилось 16 августа, а 17-го она предупредила Ипполито, что, хотя члены Лиги не пришли к; единому мнению относительно первой цели завоевания, нагонявшие на всех страх швейцарские наемники папы двинулись в сторону Феррары. Лукреция, болевшая почти все лето, в отсутствие мужа издала приказ об обороне города. Из замка выкатили артиллерийские орудия и установили их на бастионы и крепостные валы. 12 августа она получила от Альфонсо совет — об этом она написала Изабелле — любой ценой наследник Эсте, Эрколе, должен быть вывезен в безопасное место: нельзя допустить, чтобы папа взял его в качестве заложника. «Я буду кратка, податель сего письма расскажет Вам подробности, каково было решение моего супруга и мое собственное в отношении нашего сына. Представлять Вам его нет необходимости. Только прошу Вас, во всем, что касается ребенка. Вы поступите так, как я на это надеюсь, и я буду вечно Вам благодарна…»Чтобы задобрить маркизу, она поздравила Изабеллу с «отличным двором», который она устроила в Мантуе. В тот же день она написала взволнованное письмо Франческо, вместе с посыльным передала инструкции Альфонсо и попросила его не бросать ее и Альфонсо, спасти их от папы. В конце месяца она написала ему, что город «очень нуждается в солдатах». Даже папа, получивший от нее письмо, пожалел Лукрецию и высказался о ней «с большой добротой и сочувствием». Тем не менее она передумала держать возле себя сына Эрколе. И это было правильно.
15. ТРИУМФ ЛУКРЕЦИИ
Ее красота, добродетели, богатство и хорошая репутация только растут, подобно нежному растению, высаженному в плодородную почву.
Лудовико Ариосто в похвалу Лукреции в «Неистовом Роланде». Песнь 13. строка 60, 1516 г.
В 1512 году Альфонсо и Лукреция заказали три памятные серебряные гравюры в знак благодарности святому покровителю Феррары за спасение города в сражении при Равенне. На одной из них мы видим единственное изображение Лукреции вместе с сыном, будущим Эрколе II. Лукреции здесь тридцать два года, она изображена в профиль. На голове ее диадема, светлые волосы убраны назад, накрыты сеткой, украшенной драгоценными камнями, по спине спускается длинная коса. Одета она по последней моде того времени: богато вышитое платье с высокой талией, пышные рукава и кружевная горжетка, прикрывающая верхнюю часть груди. На правое запястье наброшен очень модный аксессуар — шкурка соболя или горностая. Слева от нее пятилетний Эрколе, Лукреция подводит его к святому, а тот, благословляя, возлагает руку на голову будущего герцога. Сопровождают Лукрецию пять очень красивых женщин в платьях, сшитых по той же моде, что и у нее, только не так богато украшенных. У трех дам прически, как у Лукреции, то есть волосы убраны назад, а у двух женщин искусно завитые волосы доходят до плеч. Одна дама держит в руке шкурку соболя. На другой гравюре изображен Альфонсо в воинском облачении. Волнистые волосы спускаются до плеч, шлем лежит на земле. Позади герцога боевой конь в богатой упряжи и два staffieri, один из них, в туго облегающем тело камзоле, небрежно обнимает шею коня. На третьей гравюре перед святым стоит коленопреклоненный приор монастыря Святого Георгия — Джироламо Бендедео, хранитель культа святого покровителя. На заднем плане гравюры возвышаются городские башни, видны крепостные валы Феррары. По берегу реки снуют по своим делам горожане.
Много испытаний выпало на долю материнских чувств Лукреции: в конце августа, пока Альфонсо, возвращаясь из Рима, был еще в Марино, на герцогиню обрушился страшный удар. В Бари после болезни умер ее старший сын, Родриго Бисельи. Ему было двенадцать. Лукреция не видела его с тех пор, как уехала из Рима. Тогда мальчику было два года. Убитая горем Лукреция удалилась в монастырь Сан Бернардино и оставалась там весь сентябрь. Писать кому-нибудь она была не в силах. 1 октября она написала: «Я захлебнулась в слезах, горе овладело мною, умер дорогой мой сын, герцог Бисельи…»
