Впрочем, я не вполне справедлива к нему. У нас бывали и веселые минуты. В августе мы две недели провели в прекрасном доме в Ист-Хэмптоне и даже пригласили к себе на недельку Ванессу с Джеем и с тройняшками. Детишки прекрасно проводили время, купались, строили замки из песка, копали пещеры, в которых можно стоять во весь рост, и мы с Дарреном тоже замечательно себя чувствовали, ведь на работу ходить не надо было. В сентябре мы взяли Виолетту с Лиамом на бейсбол – болеть за нашу команду «Нью-Йорк янкиз», и места нам достались отличные, позади «дома». Сам Остин Ромин подписал детишкам по мячу, и они не переставая говорили об этом еще неделю. В первый раз в День благодарения мы принимали гостей и пригласили семью Даррена и мою тоже, и все они чудесно провели время. В целом у нас все было неплохо, хотя и далеко не идеально.
Вероятно, поэтому, увидев в телефоне Даррена женское имя – Линда – дело было на новогодне-рождественских выходных, – я сразу подумала, что у него роман. Толкование ситуации чаще всего характеризует не ситуацию, а толкователя. Например, на встрече выпускников, увидев рядом с тобой женщину, державшую тебя за руку, я сразу сделала вывод: это твоя любовница, а если нет, значит ты хочешь затащить ее в постель. Мы на все смотрим сквозь фильтр наших желаний, сожалений, надежд и страхов.
И вот, увидев имя Линда без фамилии, я похолодела, потом меня бросило в жар. Я и не представляла, что Даррен способен меня обманывать. Он всегда казался таким надежным, таким твердым и верным. Я стала убеждать себя, что все это неправда, и искать тому доказательства. Пыталась вспомнить, где я могла встретить имя Линда, – кто-нибудь из его офиса, или из колледжа, или знакомая Даррена по спортзалу. Но ничего не вспомнила. Тогда в поисках загадочной Линды вошла на страничку мужа в «Фейсбуке». Нашла только двух: двоюродную сестру из Нью-Мексико и жену знакомого из колледжа, который жил в Филадельфии. Я глубоко вздохнула, решив, что, скорее всего, это одна из них. Пришлось оправдать его за недостаточностью улик, хотя, конечно, имя без фамилии в списке телефонов выглядит очень подозрительно.
– Ты давно общался с родственниками? – небрежно спросила я за обедом, уплетая макароны с сыром и кубиками из куриного мяса.
Лиам почему-то предпочитал мясо в виде кубиков, поэтому оные всегда присутствовали в нашем меню. И вообще, по характеру сын очень напоминал моего брата.
Даррен покачал головой:
– Да-да, надо бы позвонить, поздравить с Новым годом.
– Мне тоже надо бы, – сказала я.
Итак, это не кузина Линда.
– А может, съездим с детьми в Филадельфию на денек? Неделя свободна. Ты общаешься со своими из колледжа? Давненько мы с ними не пересекались.
Даррен пожал плечами:
– Далековато. Да и вообще, я с прошлой весны – со свадьбы Джоша – ни с кем не общался. Неужели мы приближаемся к точке, когда меняют старых друзей на новых?
Я отпила красного вина – перед ним тоже стоял бокал, – хотя красное к макаронам с сыром и куриными кубиками не подходит. Но зимой я белое вино не люблю.
– Что ты хочешь этим сказать?
Лиам старательно сооружал из куриных кубиков башню. Виолетта молча поглощала макароны с сыром, макаронину за макарониной.
– Да ничего особенного. Просто бо́льшую часть времени мы проводим, общаясь с соседями, чьи дети одного возраста с нашими. Я и не припомню, когда мы в последний раз виделись с Кейт и Томом, с их девочками, а они ведь живут в Уэстчестере, всего в часе езды. Может, на этой неделе повидаемся с ними, как думаешь?
– Неплохая мысль. Я ей позвоню.
– Кому, тете Кейт? – спросила Виолетта. – А у нее будут новые маскарадные костюмы для нас с Самантой и Викторией?
Саманта – на полтора года младше Виолетты, а Виктория – на полгода старше, но разница в возрасте уже не имела большого значения, как раньше, когда они были совсем маленькие.
– Вполне возможно, – ответила я.
Она удовлетворенно кивнула и вернулась к макаронам.
Я на время выбросила Линду из головы.
Но недели через две Даррен отправился в спортзал, а телефон забыл дома. Минут пятнадцать я поглядывала на него, потом не выдержала и решила раз и навсегда узнать, кто такая Линда. Набрала код разблокировки – год нашей свадьбы, – и айфон тут же пропиликал, что код неправильный. Меня снова бросило в жар и в холод, как и в первый раз, когда я увидела имя этой Линды. Я попробовала день рождения Виолетты, потом Лиама. Потом Даррена. Наконец свой. Все без толку. Я знала, что, если в шестой раз наберу неправильный код, айфон совсем отключится. Но если честно, я уже не знала, что набирать. Уж не день ли рождения самой Линды? Пришлось вернуть аппарат на кофейный столик.
Может, рассказать о своих подозрениях Кейт? Нет, я и так чувствую себя полной дурой. У меня же никаких доказательств. А кроме того, у Кейт и с Томом полно проблем. Не хватало еще моих. Однако, хотя у меня не было никаких улик и соответственно предлога, звонить Кейт или спрашивать Даррена, зачем он сменил код, я боялась. Кто такая Линда? Почему она у него в телефоне без фамилии? Ведь как только я узнаю, что он меня обманывает, назад дороги уже не будет – меня ждет страдание, горечь измены, ссоры и слезы. Я содрогалась при мысли об этом. А как это скажется на детях, на мне самой, на жизни каждого из нас? Гораздо легче делать вид, что у нас все хорошо.
Следующие несколько месяцев я держала ушки на макушке, и от моего внимания не укрылось, что три или даже четыре раза Даррен, вернувшись с работы, говорил по телефону в коридоре. Неужели это все та же Линда?
В марте он два раза работал в субботу. Опять Линда?
И в выходные пошел на гольф с друзьями из офиса. А если не с ними?
Полгода я ночами не смыкала глаз. Лежала с ним рядом, думала, как ему удается так крепко спать, когда на душе столь ужасная тайна, когда он предает меня. В голове вертелись самые разные картины, и невозможно было от них избавиться: я видела его в объятиях какой-то женщины, то она представлялась мне блондинкой, то рыжей, иногда похожей на меня, но гораздо моложе. Впрочем, не важно, как она выглядит, главное – это было ужасно. Я потеряла аппетит. Зато пить стала больше. «Но почему, почему он махнул на нас рукой?» – думала я. Что заставило его так поступить с нами?
Порой мне хотелось, чтобы и ему стало больно, как мне, – физически, эмоционально, как угодно, – лишь бы показать ему, как он обходится с человеком, которого поклялся любить до самой смерти. А иногда хотелось, чтобы он повинился передо мной, сказал, что бросил ее, что все еще любит меня и всегда будет любить. Я думала, этого окажется достаточно, чтобы я простила ему все. Сердце мое бросалось из крайности в крайность, оно, как шарик в пинг-понге, прыгало то на одну сторону стола, то на другую. Хотя через все мои переживания красной нитью проходила одна мысль, и она ошеломляла меня: я потерпела сокрушительное поражение. Я оказалась недостаточно милой, недостаточно умной, недостаточно хорошей женой. И это моя вина, что он так себя ведет. Мысль об этом поражении парализовала меня.
