— У моего мужа не все в порядке. — И она многозначительно постучала пальцем по лбу. — Мы никому не говорили об этом, чтобы не повредить репутации нашего отеля. Не принимайте его всерьез.
Офицер ухмыльнулся, козырнул и ушел. Теперь на какое-то время Петер был в безопасности. Но Бальбина Рупп еще не закончила своих дел — теперь предметом ее заботы стали пленные. Она не могла позволить себе отдыхать, пока не позаботится об их безопасности. Она должна поговорить с командиром немцев. Это оказалось на удивление легко. Через несколько минут она уже разговаривала с ответственным офицером.
[15] Офицер внимательно и не перебивая выслушал ее со стаканом шампанского в руке, а женщина уверяла его, что является представительницей швейцарского Красного Креста (в этой лжи ей тоже пришлось потом каяться перед священником) и что ей приказано «заботиться обо всех пленных и следить, чтобы их кормили».
Немец согласился.
— Но и о наших раненых вы тоже должны позаботиться! — назидательно добавил он.
Она поспешила согласиться и, окрыленная успехом, отправилась на поиски еды для американцев.
Тем временем Петер Рупп пришел в себя. Он позвал дочь.
— Мари, — шепнул он ей, — дай-ка охраннику коньяка получше, чтобы я мог зайти и поговорить с пленными.
Дочь сделала то, что просил отец, и Рупп проскользнул в комнату к пленным, держа в каждой руке по бутылке бренди.
— Секундочку, — подозрительно спросил капитан Грин, — вы бельгиец или немец?
— Бельгиец, — ответил Рупп.
Пока американцы по очереди прикладывались к бутылке, Рупп поделился с Грином своими опасениями за безопасность пленных после увиденного на улице. Петер пообещал американцу сделать все возможное для того, чтобы подобное не повторилось, ушел в холл, где уселся среди принесенных Мари из погреба бутылок вина и коньяка, и весь остаток вечера раздавал по бутылке каждому немецкому солдату.
Тех не приходилось упрашивать — не утруждая себя поиском стаканов, они опустошали бутылки одну за другой.
В темном холле обстановка становилась все более теплой и веселой. Стальные эсэсовцы сбрасывали напряжение и оказывались дружелюбными, порой даже немного сентиментальными парнями. Наконец многие начали просто засыпать прямо на полу возле стен, к которым пытались прислониться, чтобы удержаться на ногах.
Рупп с женой таким образом предотвратили трагедию. Пленные американцы представляли собой обузу для немцев, точно так же, как те восемь человек, которых застрелил Охманн, потому что это был самый простой для него способ решить проблему. Несколько часов назад эсэсовцы вполне могли расстрелять и остальных. Теперь желания убивать ни у кого не осталось — молодые немцы, которых Пейпер оставил на охрану, были для этого слишком усталыми и слишком пьяными. В отеле «Дю Мулин» воцарилась тишина. На улице застывали тела восьмерых застреленных американцев.
3
Но если в отеле «Дю Мулин» все остались живы благодаря усилиям месье и мадам Рупп, то на пустынном перекрестке в Бонье не оказалось подобных храбрых бельгийцев, которые предотвратили бы разыгравшуюся там трагедию.
Примерно в то же время, когда капитан Сеймур Грин наткнулся на авангард Пейпера, основные силы боевой группы начали подходить к Бонье со стороны Бюллингена на глазах у троих зевак из кафе «Бодарве» и у американских пленных, сбившихся в кучу на поле метрах в пятидесяти от дороги. Немцам с трудом удалось заставить свои чудовищные шестидесятитонные «Тигры» совершить крутой поворот в направлении Линьевиля. Один из немецких солдат весело крикнул пленным, стоя на башне «Пантеры»:
— Ну что, парни, путь далек до Tunnepepu?
[16]
Позже установили, что это был сам Пейпер. Впоследствии он сильно пожалел об этом эпизоде, поскольку именно этим обратил на себя внимание, что позволило в ходе послевоенного судебного процесса идентифицировать его как одного из «убийц в Мальмеди».
Ни один из военнопленных ничего не ответил. Немец пожал плечами и пинком в плечо приказал водителю трогаться. Затем возле пленных остановилась самоходка, направив прямо на них ужасную 88-миллиметровую пушку. Молодой второй лейтенант
[17] Вирджил Лэри, стоявший в переднем ряду, тяжело сглотнул, когда орудие опустилось в их сторону. Ему показалось, что дуло смотрит прямо на него. Немец собирался стрелять?
Выяснить это не удалось — остановившись, самоходка перегородила дорогу на Линьевиль, что тут же вызвало гнев офицеров. Машина лязгнула гусеницами, повернулась и проследовала на юг. Потом появился обескураженный американский подполковник за рулем собственного джипа, под охраной двух ухмыляющихся юнцов-эсэсовцев. Всего на поле собралось около 150 человек, включая большое количество военных медиков с красными крестами на рукавах.
Прошло еще несколько минут. На юг проходили машина за машиной, поднимая фонтан грязи на повороте. Вдруг перед пленными без какой-либо причины остановились две бронемашины. В первой, находившейся под командованием сержанта Ганса Зиптротта и относившейся к 7-й танковой роте, молодой румынский солдат достал пистолет и уставился на пленных.
Это был ефрейтор Георг Флепс, один из тех самых иностранных солдат, которых тысячами принимали в СС в 1942-м и 1943-м, чтобы восполнить потери, понесенные в России. Предки Флепса еще в Средние века покинули родные швабские земли и перебрались в румынское Семиградье, где основали процветающие фермерские сообщества, четко отграничив себя от менее продвинутых соседей немецким языком и немецкой техникой. Когда Румыния присоединилась к нацистскому блоку, Гиммлер, глава СС, сразу увидел в этой стране источник рекрутов. Немецкоязычных жителей Румынии тут же объявили «фольксдойче» — этническими немцами, что открыло им двери даже в самое элитное подразделение СС — в «Лейбштандарт».
Служившие в дивизии «исконные» немцы презрительно называли их за глаза «трофейными немцами», но и они понимали, что без этого пополнения «Лейбштандарт» обойтись не может. Так что их принимали — румын, венгров, эльзасцев, бельгийцев, даже «расово неполноценных» французов, а они, стремясь компенсировать свое происхождение, вели себя еще более фанатично и безжалостно, чем их товарищи-немцы. Таким «трофейным немцем» был и Георг Флепс, 21-летний рядовой из Семиградья.
