Фитцджеральд изучал карту в старом однокомнатном школьном здании. Его батальон растянулся по наскоро определенной линии севернее, южнее и восточнее деревни. Единственную артиллерийскую поддержку на случай танковой атаки составляли несколько 3-дюймовых самоходок и три 57-миллиметровых противотанковых орудия да две 90-миллиметровые зенитки, которые можно было в крайнем случае тоже использовать как противотанковые орудия. Не слишком подходящий набор для того, чтобы остановить танковую дивизию. Но что было, то было. Больше ничего не отделяло немцев от солдат 82-й воздушно-десантной дивизии, которые, по словам Сатерленда, должны были прибыть этой ночью в района Вербомона. В общем, положение не из лучших.
Месье Эрнест Натали, тощий и высокий человек лет под пятьдесят со следами усиков под длинным носом, с почти академическим интересом наблюдал за происходящим из угла комнаты, в которой долгие годы учил стумонских детей. Месье Натали, деревенский учитель, всегда жаждал новой информации, стараясь развиваться, несмотря на то что прочно занимал положение, при котором, собственно, никаких новых знаний уже не требуется. Помимо родных французского и фламандского языков, он бегло говорил по-немецки, по-английски и еще на трех-четырех языках. Сейчас же, отрешившись от значения происходящего, он с интересом прислушивался к английскому языку американских офицеров, отмечая грамматические ошибки и жаргонные словечки, как будто собирался исправлять ошибки одного из своих учеников, который вставляет обороты из валлонского диалекта в литературную французскую речь.
Но чем дальше, тем больше Натали терял интерес к лингвистике, увлекаясь новым для себя процессом. Он наблюдал, как ведут себя военные в ухудшающейся обстановке, как туда-сюда снуют курьеры с оружием за плечами, принося все более удручающие рапорты. Вот в горах к северу от города обнаружены вражеские парашютисты. Вот в Ла-Глез замечено перемещение танков. Вот уже на самой дороге вверх в Стумон видели патрули противника… На карту наносилось все больше и больше красных отметин, и настроение присутствовавших в маленьком командном пункте становилось все более и более мрачным.
Наконец полковник Фитцджеральд оглядел всех присутствующих и произнес тихо и спокойно, на правильном английском, каждое слово которого четко расслышал и понял субтильный человек в поношенной гражданской одежде:
— Похоже, господа, что завтрашнее утро мы встретим уже в плену.
На поле боя за реку Амблев опустилась тишина. На всем протяжении от Ставло до Стумона затихла стрельба. Время от времени поднималась в воздух осветительная ракета — и все.
Пейпер в своем штабе в замке Шато-дю-Фруад-Кур перебирал в голове события дня. День принес много горьких разочарований, начиная со взорванных прямо у него перед носом мостов по всей линии Амблева и кончая вечерним сообщением о том, что у колонны опять кончается топливо. Но все же сегодняшние бои обошлись без особых потерь как по части людей, так и по части техники. У него все еще оставался практически целый смешанный батальон «Пантер» и T-IV в окрестностях Ла-Глез, с ним были пехотинцы Дифенталя и рота парашютистов 3-го батальона. Кроме того, недалеко в тылу у него имелся еще батальон «Тигров», батальон ЗСУ и батарея 105-миллиметровых самоходных орудий. Всего получалось внушительное соединение в две тысячи человек и двести бронемашин.
Боевой дух солдат оставался, несмотря ни на что, высоким. Пейпер прошелся по позициям и поговорил с бойцами о предполагаемом на завтра наступлении на Стумон — все выражали полную готовность, и полковник понял, что может на них положиться. Все эти солдаты полдюжины разных национальностей, но все — чистых арийских кровей, выглядели, конечно, усталыми, но оставались молодыми, сильными, а главное — уверенными в ценности своей миссии для фатерланда. Завтра они выйдут к Маасу.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ОБОРОНА
ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ
Вторник, 19 декабря 1944 года
Вы все здесь террористы!
Йохен Пейпер — месье Натали, Стумон
1
Генерал Риджуэй в Бастони встал утром 19 декабря рано и очень быстро оделся и умылся. Штаб VIII корпуса произвел на него накануне вечером не самое лучшее впечатление. Миддлтон был все тот же — немного медлительный, спокойный и усидчивый, типичный пехотинец. Но вот его офицеры были явно заражены пессимизмом и плохими предчувствиями. 106-я дивизия корпуса была разгромлена, так же как и 14-я кавалерийская группа; 28-я пехотная дивизия несла тяжелые потери, и теперь корпус оказался отрезанным от фронта, так что Верховное командование оставалось теперь в полном неведении относительно происходящего. Все обсуждения дел со штабными офицерами проходили в мрачном настроении, и Риджуэй был рад, что наконец-то покидает Бастонь и возвращается в свой корпус. Осталось только выпить кофе, поговорить еще раз с Миддлтоном, и можно уезжать отсюда, не важно, туман там или не туман, и заняться установкой собственного командного пункта где-нибудь чуть южнее Вербомона с его 82-й воздушно-десантной дивизией Гейвина — может быть, в Труа-Пон?
Отправившись по темному коридору в поисках завтрака, генерал случайно услышал разговор двух рядовых за своей спиной.
— Убраться бы отсюда к черту, — говорил один.
— Не получится. Мы окружены, — решительно возражал второй.
В то туманное декабрьское утро настроение рядовых солдат — участников этого диалога в штабе Миддлтона полностью соответствовало настроению всего высшего командования союзников. Контрнаступление в Арденнах застало ошеломленных союзников «со спущенными штанами». В течение нескольких месяцев они уверяли себя, что с немцами теперь покончено, что они на грани краха. Победа ждет уже за ближайшим углом, твердили офицеры друг другу. А теперь, к 19 декабря, самоуверенность сменилась паникой и страхом.
Все коммуникации были разорваны. Слухи разлетались с быстротой молнии. Пространство за линией фронта с американской стороны кишело саботажниками и вражескими парашютистами. Фронт разлетался вдребезги. В тылах царили сомнение и озадаченность. Поварам и писарям выдавали оружие и выставляли их на оборудуемые в спешке укрепленные пункты. Негры из тыловых служб с изумлением узнавали, что теперь они — стрелки боевых частей. Центрам подготовки приказали формировать временные полки для немедленного противостояния немецким танкам, которые вот-вот появятся. И по всему тылу писари и управленцы жгли секретные документы и готовили караваны грузовиков для броска к французскому побережью.
И вот в обстановке этих пораженческих, почти панических настроений Верховный главнокомандующий генерал Эйзенхауэр мчался утром по северу Франции, чтобы к одиннадцати часам прибыть в Верден. Там он вошел в промерзшую комнату бывшей французской «казармы Мажино», а за ним — некоторые из высших американских военачальников: Брэдли, Паттон, Диверс и начальник собственного штаба Эйзенхауэра, угрюмый генерал Беделл Смит. Шаркая по полу деревянными стульями, все расселись по местам.
Эйзенхауэр начал совещание без своей обычной улыбки.
