Но Риджуэй в своем вербомонском штабе счел такую цену оправданной. Была выполнена еще одна задача из тех, что поставил перед его корпусом Монтгомери. Последнее из немецких предмостных укреплений вне района Ла-Глез — Стумон пало. Даже если Монке и прорвется к Пейперу, у немцев уже не будет моста, по которому можно двигаться дальше на запад, к Маасу.
Во всем остальном положение было еще хуже, чем утром. До этого Хоббс, командир 30-й пехотной дивизии, уверял Риджуэя, что если 82-я воздушно-десантная дивизия очистит от неприятеля южный берег Амблева, то больше ему никакой помощи не понадобится, и дальше они сами пробьются к Сен-Вит и помогут вырваться из окружения его защитникам. Однако теперь немцы решительно давали почувствовать свое присутствие и в районе Ла-Глез — Стумон, и на самой реке в Пти-Спе. Казалось практически невозможным, что их десантной дивизии, пехотному полку и танковому полку противостояла всего одна дивизия СС, да еще и отрезанная от каналов снабжения!
Когда наступили сумерки и боевые действия стали затихать, Хоббс в раздражении вызвал Харрисона.
— Я хочу знать реальное положение дел! — заявил он своему помощнику.
Генерал Харрисон выложил всю горькую правду. 1-й и 3-й батальоны понесли тяжелые потери и находились в «очень плохой форме», то есть, попросту говоря, были деморализованы.
На вопрос о танках Берри генерал ответил:
— Проблема в том, что единственным местом, где вообще здесь могут действовать какие-либо танки, являются две раскисшие дороги. У немцев более тяжелые танки, так что на наши нечего рассчитывать.
Перешли к вопросу о том, что делать завтра. Харрисон был настроен пессимистично и заявил Хоббсу, что он против того, чтобы продолжать атаку.
— Это место очень хорошо укреплено. Я не думаю, что имеющиеся в нашем распоряжении войска смогут его взять, — сказал он. Харрисон находился в подавленном настроении и не видел смысла лгать, даже если это стоило бы ему должности. — У нас все меньше сил. Плохо, что мы можем обстреливать город только из легких орудий, а немцы стреляют по нас из танков, причем мы не можем отстреливаться из наших танков, потому что тогда им придется выйти на открытый участок, где они будут представлять собой удобные мишени.
Хоббс молча слушал невеселую речь своего подчиненного. Он, конечно, знал, что в боевых условиях солдаты часто не видят дальше своего носа и всегда готовы преувеличивать свои проблемы. Но Харрисон — другое дело, это опытный офицер, вместе с которым Хоббс воевал еще в Нормандии, и он вряд ли будет зря нагнетать страх.
Хоббс предупредил Харрисона о возможной попытке ночного прорыва немцев на запад. Он явно не имел сведений о том, как плохо у Пейпера с горючим. Затем Хоббс попытался немного успокоить шефа тем, что собирается добиться от Риджуэя выделения группы солдат 82-й десантной дивизии для атаки на окруженную область Стумон — Ла-Глез с юга, после чего удалился.
Из беседы с Харрисоном Хоббс сделал для себя выводы. Он хорошо знал слабые места «Шерманов»: большинство экипажей уже просто боялись принимать бой в своих «зажигалках» — достаточно попадания даже не в само машинное отделение, а рядом, чтобы крайне чувствительный бензиновый двигатель тут же вспыхнул. А без поддержки артиллерии и танков Харрисон не сможет повести пехоту в наступление, тем более что обучение американской пехоты в принципе подразумевает наступление после артиллерийской, танковой или воздушной подготовки.
Поразмышляв над этой проблемой, генерал решился и позвонил Риджуэю. День у последнего выдался неудачный. Его фронт был повсюду прорван, и казалось, что Сен-Вит вот-вот падет. Но тем не менее он терпеливо выслушал изложение проблем командующего 30-й дивизией и спросил, чего же тот хочет. Хоббс ответил, что в сложившихся обстоятельствах он считает целесообразным проведение завтра полномасштабной авиабомбардировки позиций Пейпера, благо что погода на следующий день наконец-то обещала быть летной — в первый раз с момента начала наступления немцев. Риджуэй выразил свое согласие, а Хоббс добавил, что он «мог бы использовать до шестнадцати эскадрилий в день» и что его собственный офицер воздушной поддержки подготовит цели для бомбежки.
На том и порешили. Поскольку все остальное не помогло, то теперь армия США связывала все надежды на вытеснение Пейпера из его горной крепости со своими военно-воздушными силами. Теперь все зависело от погоды.
4
Во второй половине дня Пейпер завершил отвод войск на уменьшенный периметр, забрав с собой всех ходячих раненых и пленных, а остальных оставив под присмотром одного немецкого сержанта и двух американских медиков. Теперь немцы сосредоточились в Ла-Глез и вокруг нее. Улиц в деревне было две — верхняя, рядом с дорогой на Труа-Пон, на которой стояли несколько жилых домов и пара скромных отелей, и нижняя — вокруг церкви и деревенской площади, где находились бистро, дом священника и школа. Здесь в подвале Пейпер и расположил свой новый штаб. Американская артиллерия уже начала обстрел, который не прекращался вплоть до самого конца обороны Пейпера.
Хэл Мак-Каун, старший по званию изо всех американских пленных, находился в соседнем со школой погребе и читал книжку, насколько это было возможно при тусклом освещении. Вокруг него на полу растянулись четверо молодых лейтенантов из других батальонов 119-го полка, стараясь уснуть под ленивым присмотром четырех охранников. Почти бессознательно Мак-Каун отметил, что снаряды стали рваться чаще и ближе. Книга стала вздрагивать в его руке при каждом разрыве снаряда. Американец посмотрел на свою охрану. Немцы, казалось, ничего не заметили. Тогда Мак-Каун сделал вид, что тоже ничего не заметил, и вернулся к чтению.
Вдруг раздался звук сильного удара, а мгновение спустя — взрыв. Стена над Мак-Кауном рухнула внутрь. Оглушенный американец упал на пол. Придя в сознание, он почувствовал, что не может пошевелиться; секундой позже понял почему: на нем неподвижно лежало тело одного из охранников. Все вокруг были кто ранен, кто убит. Мак-Каун выкарабкался из-под раненого немца наружу.
Ближе к полуночи в погреб, все еще полный убитых и раненых, вошел охранник и увел Мак-Кауна на командный пункт Пейпера, находившийся через дорогу. Американец напрягся и приготовился снова честно отвечать только на три вопроса: «Ваше имя?», «Номер?» и «Звание?». Но встреча с командиром боевой группы оказалась для Мак-Кауна сюрпризом. Пейпер не предпринимал никаких попыток вытащить из старшего из его узников какую-либо информацию. Казалось, ему просто хочется поговорить. Позже Мак-Каун часто удивлялся, что же побудило Пейпера вызвать его тогда — может быть, тот педантичный немецкий дух, который не терпит недоговоренности?
Так началась долгая беседа в сером маленьком подвале под регулярные разрывы американских снарядов, которые служили в ней вместо точек и запятых, заставляя словоохотливого немца делать паузу в речи.
Фанатизм немца поразил Мак-Кауна. Пейпер представлял собой квинтэссенцию всего, что американцев учили ожидать от нацистского солдата. Отметив: «Мы не можем проиграть! В новой резервной армии Гиммлера столько новых дивизий, что вы, американцы, даже не поймете, откуда только они взялись!», полковник перешел к своей преданности нацистской идее в целом:
