— Каждый, кто упадет, будет пристрелен! — кричал он и тянулся к кобуре.
Солдат с усилием поднимался и шел дальше.
Вскоре после наступления темноты колонна перешла Амблев по маленькому деревянному мосту и оказалась в густом лесу, через который отступала 82-я десантная дивизия. Усталые эсэсовцы, которые до этого незамеченными проходили в нескольких метрах от американских позиций, теперь то и дело сталкивались с американскими десантниками. В завязывавшихся стычках немцы понесли первые за все отступление потери, но молодой капитан решил больше не бросать раненых. Всех, в кого попала пуля, товарищи волокли дальше на плечах. Спасение было совсем рядом: разведчики уже дошли до Сальма и нашли место для переправы, еще не занятое отступающими янки. Теперь все решало время.
Силы майора Мак-Кауна были на исходе. Он знал, что такой темп долго не выдержит. Хотелось только упасть в снег и уснуть. Вдруг ночь разорвал артиллерийский залп. Метрах в ста перед колонной полыхнул взрыв. Молодой капитан приказал солдатам остановиться, не понимая, откуда стреляют, — а огонь велся со стороны отступавших им навстречу десантников 82-й дивизии. Но солдаты простояли недолго — раздались автоматные очереди, а за ними — треск пулемета американцев. Эсэсовцы рассыпались. Стреляли, казалось, со всех сторон.
Мак-Каун упал в снег и пригнул голову. Вокруг него рвались минометные снаряды. Он осторожно поднял голову. Охранника, Фрелиха, видно не было. Со всех сторон орали и по-немецки, и по-английски. Где-то рядом были американские войска. Больше такого шанса не будет! Мак-Каун осторожно приподнялся и пополз в сторону стрелявших. Вокруг свистели пули. Он прополз метров сто и встал, мокрый от снега, с исцарапанными иголками лицом. Сглотнув и пытаясь облизать пересохшие губы, он попробовал свистнуть. Стараясь свистеть как можно громче, майор стал ломиться сквозь лес на звук стрельбы. Прошла, казалось, вечность, и он услышал, наконец, окрик: «Стоять!» Мак-Каун понял — добрался.
Несколько мгновений спустя его уже вели по траншеям 505-го парашютно-десантного полка полковника Экмана на командный пункт, где сам Экман только что получил разрешение прекратить бой с Пейпером. Важнее было закончить отступление; немцев пришлось отпустить. Но майор Мак-Каун больше не думал об обер-штурмбаннфюрере Пейпере. Майор снова был среди своих. Наступало Рождество, и он встречал его на свободе. Это был лучший рождественский подарок, какой он когда-либо получал в своей жизни.
Пейпер же добрался до своих чуть раньше остальных выживших солдат своей боевой группы, которые переплыли ледяной поток Сальма с его быстрым течением рождественским утром и соединились с частями своей дивизии в шести километрах восточнее позиций десантников 82-й дивизии. Товарищи встретили усталых и до нитки мокрых эсэсовцев как победителей, а не как остатки разбитого подразделения. Их перебросили в Сен-Вит на восстановление. Но 1-й танковый полк СС, самое элитное из элитных формирований, чья численность уменьшилась вдесятеро, более не сражался в ходе Арденнской битвы. После пополнения и перевооружения 1-й танковый полк так и не смог выставить ничего, кроме единственной танковой роты.
Днем, когда спасенные беглецы наконец-то погрузились в глубокий сон, забыв про бушующую вокруг войну, солдаты 117-го и 120-го пехотных полков 30-й дивизии медленно прочесывали леса в окрестностях Ла-Глез на предмет остатков немцев. По слухам, где-то на дорогах к северу от Труа-Пон прятались 25 вражеских танков — но слухи эти так и не подтвердились. Единственным исправным немецким танком по американскую сторону Амблева на тот момент был «Королевский тигр» возле сгоревшей фермы Антуан, когда-то служившей штабом Книттеля. Капитан Гольц приказал остаткам своих солдат отступать за реку и, дождавшись, пока они доберутся до противоположного берега, поджег своего 72-тонного монстра. Убедившись, что пламя уже не потушить, он отправился вслед за солдатами. Последний воин Пейпера покинул западный берег Амблева.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
СУД
Лето 1945-го — весна 1946 года
Чтобы обедать с дьяволом, надо иметь длинную ложку.
Немецкая пословица
1
Колонна американских грузовиков, въехавшая в декабре 1945 года в один из городков на юге Германии, не привлекла ничьего особого внимания. За последние полгода усталые местные жители видели слишком много янки, чтобы всякое любопытство в их отношении иссякло, сменившись более практичным интересом к вещам, которые парни в хаки будут продавать или раздавать. Длинная колонна ехала мимо плакатов тысячелетнего рейха, которого хватило только на двенадцать лет. «Тихо, враг подслушивает!», «Фюрер не знает ничего, кроме работы!», «Колеса крутятся к победе!» — гласили плакаты. Вот автомобили подъехали к центру города. Перед магазинами стояли длинные очереди женщин в черном, ожидавших своего пайка. Повсюду торчали остовы бывших домов без окон и дверей. На всем лежала печать уныния, апатии и поражения — серый город, серый месяц, серый год.
Машины замедлили ход, повернув на улицу, ведущую к тюрьме. Возле бывшей окружной тюрьмы, которая теперь перешла под юрисдикцию американцев и стала «тюрьмой для интернированных лиц номер два», на солдат в стальных касках выжидательно посмотрели несколько длинноволосых девушек в туфлях на деревянной платформе. Но охранники не проявили к шлюхам никакого интереса. За победой и оккупацией последовала естественная вспышка венерических болезней, и теперь каждый из солдат предпочитал завести себе в городе по собственной маленькой шлюшке. Интерес проституток к проезжающим тут же пропал, и теперь в их взглядах на сидевших в грузовиках людей выражалось только презрение. Эти — проиграли войну, и в них не осталось ничего сексуального, в отличие от здоровых и богатых чужаков.
Ворота, на которых висел щит с изображением пламенеющего меча на синем фоне, заскрипели и медленно отворились. В холодном воздухе висел запах мужского пота, прокисшей капусты и безнадежности. Грузовики медленно принялись въезжать в ворота и выстраиваться на площади. Сверху из зарешеченных окон смотрели заключенные, изо всех сил выгибая шеи, чтобы хоть одним глазком взглянуть на «новеньких». Для них приезд пополнения был хоть чем-то новым, чем-то, способным разнообразить холодную монотонность жизни в промерзших камерах, где единственными событиями являются стук обслуги, развозящей еду, да звон ключей охранников, забирающих кого-то на очередной допрос.
Янки вылезали из кабин, лязгая оружием и хлопая по брезентовым бортам грузовиков:
— Вперед, пошли! — Наблюдающим за зрелищем заключенным этот крик был хорошо знаком. — Поднимайте свои задницы!
Дрожа от холода, арестованные неуклюже выбирались из грузовиков под вопли охранников. Их уже встречали.
Возле входа во внутреннюю тюрьму уже ждали две шеренги солдат. Изо рта у них на холодном воздухе шел пар. Сержант, командовавший конвоем, бросил пару фраз сержанту, стоявшему во главе двойной шеренги, а затем повернулся к арестованным и отдал по-английски тот самый приказ, который большинство из них будут вспоминать и через четверть века, забыв к тому времени любые другие иностранные слова:
