Темноглазый Джеймс Эдвард стал любимым племянником Джейн. Его мать она осудила за «неряшливый вид; и капота, чтобы принять в нем родных, у нее нет, и занавески слишком скромные» — и привела невыгодное для Мэри сравнение с Элизабет в Годмершеме, «уж такой прелестной в своем миленьком аккуратном чепчике и в немыслимо белом, невообразимо опрятном платье». Окруженная беременными невестками и соседками, Джейн временами позволяла себе в мыслях как бы оказаться на их месте — и вообразить себе мужа, и собственный дом, и ребенка. Почему нет? Ей было всего двадцать два.
В декабре силы миссис Остин восстановились настолько, что она спустилась вниз. «Вчера в полдень мама торжественно вошла в гардеробную, пройдя сквозь толпы восторженных зрителей». Она тем не менее все еще жаловалась на «астму, отеки, грудную водянку, печеночные колики», а также расстройство кишечника. Ипохондрию при таком драматическом раскладе можно было воспринимать почти с удовольствием. «Подагра и раздражение в области лодыжек» стали следующими симптомами, но они нисколько не мешали ни матери, ни Джейн находиться в бодром расположении духа. И тем более они не удержали Джейн от того, чтобы провести несколько дней в Мэнидауне у Кэтрин Бигг и побывать на балу, где она не пропустила ни одного из двадцати танцев. «В холодную погоду и с несколькими парами, которые мне симпатичны, я могла бы с таким же успехом танцевать неделю подряд, как танцевала полчаса». А еще она открыла для себя, как приятно бывает пройтись в одиночестве. «Последнюю неделю погода стояла приятнейшая, было очень холодно, но сухо, и я даже дошла до Дина пешком одна. Не помню, право, совершала ли я подобное прежде», — сообщает она Кассандре. Это удивительно, если вспомнить, что она преспокойно заставила Элизабет Беннет без сопровождения бродить по бездорожью. Почувствовав вкус таких прогулок, Джейн, видимо, стала совершать их довольно часто. В морозную погоду так легко было идти по дорожкам, и железные ободки ее паттенов звенели, и без помех работало воображение.
В Кенте Кассандра тоже посещала балы, один из которых даже удостоил своим присутствием принц Уильям, племянник короля. Джейн провела тихое Рождество в Дине, два дня спустя принимала в Стивентоне Дигуидов и Джеймса («Полагаю, мы будем милой и молчаливой компанией») и присутствовала на регистрации крещения своего новорожденного племянника в первый день 1799 года. Продвижение Фрэнка по службе вызвало множество поздравлений, устраивались званые вечера, а затем Дорчестеры дали большой бал в Кемпшотт-парке. Элиза Шут пометила его в своем дневнике как «удачный» — с супом и сэндвичами; она оставалась там до трех утра. Джейн, уехавшая с бала намного раньше, отправилась в дом брата Джеймса, и там они с Мартой Ллойд проболтали полночи, лежа в новой детской кровати. Няне с малышом пришлось по такому случаю переночевать на полу.
В январе она вернулась к привычному шутливому тону писем: «Мне стало приходить на ум… что я как-то давно молчу о мамином здоровье, но, думается, ты и так совершенно точно угадываешь ее состояние, ты ведь догадывалась и о куда более диковинных вещах. Она чувствует себя сносно… Хотя сама бы, конечно, сказала, что у нее страшный насморк etc.». Тут и Эдвард в Годмершеме тоже начал жаловаться на здоровье. Он, похоже, унаследовал материнский талант выявлять у себя разные интересные симптомы — например, «жар в конечностях», «кишечные расстройства, тошноты и дурноты»… Весной он планировал поездку в Бат с Элизабет и двумя старшими детьми, причем хотел пригласить мать и Джейн присоединиться к ним.
Джейн прежде бывала в Бате, дождливым и мрачным ноябрем, и тогда останавливалась у дядюшки и тетушки Ли-Перро. Теперь у нее была причина стремиться туда снова, ведь большая часть действия книги, над которой она в тот момент работала («Нортенгерское аббатство»), происходила именно там. Кэсс вернулась из Кента в марте, чтобы сменить сестру на домашнем посту, и Джейн с матерью приготовились в мае выехать на запад.
Бат по-прежнему оставался самым известным курортом Англии. За последние шестьдесят лет город особенно разросся вокруг римских развалин и средневековых аббатств. Ему повезло на планировщиков и архитекторов, которые так удачно располагали новые улицы и бульвары на крутых живописных берегах петляющей реки Эйвон. Дорога из Лондона в Бат содержалась в превосходном состоянии. Это было то место, куда все ехали себя показать и на других посмотреть. Челтнем и Брайтон пытались затмить Бат, но им это плохо удавалось. В Бат приезжали пить воды и выполнять различные предписания множества местных докторов. Дядя Ли-Перро хотел излечиться от своей подагры, а Эдвард — от всего, чем он только, по собственному мнению, ни страдал. Он принялся пить воду, принимать ванны и даже опробовал новое лечение электричеством — при помощи как слабого разряда, так и массажной щетки, довольно небезопасной, судя по описанию.
Также в Бате можно было рассчитывать на лучшие развлечения. В здешнем театре любили появляться лондонские актеры и актрисы. Здесь давались концерты, в залах или на открытом воздухе, в последнем случае их частенько сопровождали фейерверками. Устраивались званые завтраки, а в двух ассамблеях с особым тщанием организовывались балы. Были в Бате и публичные библиотеки, где можно было не только почитать свежие газеты, но и посплетничать. А главное — здесь было множество людей, с их модными нарядами, вызывающими шляпами, с их экипажами и лошадьми, разговорами, покупками и симптомами болезней. Бат являл собой апофеоз светской городской жизни, где богатые дамы и господа могли блаженствовать сами и развлекать других в приятной обстановке — где их не отвлекало присутствие бедных, за которых они несли ответственность дома, в своих поместьях. А те немногочисленные нищие и карманники, что встречались в Бате, не могли никого особенно расстроить.
Миссис Остин хорошо знала город еще с девичества. Ее брат Ли-Перро, регулярно наезжавший в Бат с женой, занимал дом номер 1 по Парагону — внушительное здание с террасой и великолепным видом. Парагон, как и многие другие улицы курорта, выходил не на частные сады, а на общественный, но ведь привлекательность Бата и заключалась в публичности и многолюдье, а вовсе не в тихих домашних радостях. Было что-то театральное в самом расположении города, всё здесь было на виду, и все это сознавали.
Литература уделяла Бату немалое внимание. В «Эммелине» Шарлотты Смит героиня хотела затеряться, спрятаться в здешних меблированных комнатах на время опрометчивой беременности; Арабелла в «Даме Кихот» Шарлотты Леннокс вначале произвела переполох, появившись под вуалью в питьевой галерее, да еще и нагрубив курортным завсегдатаям. Шеридан сбежал из Бата со своей первой женой, а затем описал эту сцену в пьесе «Соперники». И сама Джейн уже отправляла своих героев на увеселительную прогулку в этот город. В «Любви и дружбе» содержалось предупреждение против «скоротечных удовольствий Бата», а кроме того, она сделала курорт местом проживания мистера Клиффорда
[122], владельца изумительной коллекции карет и лошадей. Этот персонаж стал своего рода предтечей реального человека, который собирался продать Эдварду пару лошадей за шестьдесят гиней и «всю свою жизнь думал о лошадях больше, чем о чем-либо другом».
