Кассандра всю зиму оставалась в Годмершеме, где время, обычно занятое общими празднованиями (в том числе годовщин свадьбы Эдварда и Элизабет), тянулось очень грустно. А вот Джейн в Саутгемптоне, напротив, пребывала в превосходном настроении. Она настояла, чтобы Марта сходила с ней на спектакль, выдвинув следующую абсурдную причину: ее подруга «должна хоть раз увидеть театр изнутри, пока живет в Саутгемптоне, и, полагаю, вряд ли захочет видеть его еще». В другой раз они обе отправились потанцевать в местную ассамблею. Джейн была удивлена, получив приглашение на танец («Ты, полагаю, удивишься, услышав, что меня пригласили») от черноглазого джентльмена, имени которого она не знала. После чего они с Мартой, возможно, танцевали друг с другом, вместо того чтобы влиться в ряды «многих дюжин молодых женщин, стоявших без партнеров, причем каждая с парой уродливо обнаженных плеч».
Если обнаженные плечи и вызывали ее неодобрение, остальное радовало и занимало. В том году появились новые танцы, названия которых звучали весьма злободневно, словно перекликаясь с недавно принятым законом об отмене рабства: «Прекрасная невольница», «Вальс мистера Каннинга»…
[161] Джейн напомнила Кассандре, как они обе танцевали на местном балу пятнадцать лет назад, и заявила, что сейчас она так же счастлива, как и тогда. Вряд ли она могла утверждать подобное в предшествующие десять лет. Остин словно возрождалась, вновь становилась жизнерадостной и целеустремленной. Она дразнила Марту, притворяясь, что верит, будто подруга закрутила безнравственный роман с местным священником, почтенным семейным человеком. Марта — «настоящий друг и почти что сестра», не совсем тактично писала она Кэсс. Подруги съездили на бал и в январе — отпраздновать не то день рождения королевы Шарлотты, не то просто хорошее настроение Джейн.
В апреле она написала издателю Ричарду Кросби, который, как мы помним, купил «Нортенгерское аббатство» (тогда еще называвшееся «Сьюзен») у поверенного Генри за десять фунтов и так ничего и не предпринял. Письмо Остин отличается жесткостью и уверенностью: она предлагает прислать копию романа, если он утерян, и настаивает на его издании без дальнейших промедлений. Или она найдет другого издателя. Правда, уверенности у нее убавляется при мысли, что чужие люди начнут совать нос в ее бумаги и дела, и она просит ответить ей до востребования, на вымышленное имя — «миссис Эштон Денис». Кросби все это совершенно не впечатлило, и три дня спустя он ответил, что они не оговаривали сроков издания, и предложил за десять фунтов продать рукопись миссис Эштон Денис обратно.
У Джейн не было никакой возможности собрать такую сумму. За весь 1807 год (единственный, за который сохранились ее счета
[162]) она потратила всего около пятидесяти фунтов, да и те из денег, что давала мать. Кроме того, иногда проявлял щедрость Эдвард, да еще великодушная миссис Найт. Из этих пятидесяти четырнадцать фунтов ушло на одежду, больше восьми — на услуги прачечной, около четырех — на почтовые расходы, чуть более шести — на подарки, 3 фунта 10 шиллингов 3,5 пенса — на благотворительность. Аренда пианино стоила ей 2 фунта 13 шиллингов 6 пенсов и менее фунта — различные развлечения. Бюджет, как видим, весьма скромный. Так что, находясь в полной зависимости от доброй воли других и не будучи уверена в своем будущем, выкупить рукопись она попросту не могла. Кросби по-прежнему не хотел ни печатать книгу, ни возвращать рукопись автору. Джейн пришлось смириться, и лишь в 1816 году она получила свой роман обратно.
Из дома на Касл-сквер съехали в мае. Марта отправилась к друзьям в Лондон, остальные — в Годмершем, где как раз гостили Генри и Элиза: редкий случай, когда они оказались там вместе. Вместо пьес Генри теперь читал домочадцам в библиотеке молитвы, что красноречиво выражало перемену настроения в доме после смерти Элизабет. Фанни ходила на прогулки с тетей Элизой и попыталась отразить в дневнике присущую той манеру разговора. «Дядя и тетя Генри Остин уехали рано ce matin. Quel borreur!»
[163] — писала она после их отбытия. Они тоже переезжали, на недавно вошедшую в моду Слоан-стрит
[164].
Следующими из Годмершема выехали Джейн с матерью. 7 июля они уже были в чотонском коттедже, а вскоре к ним присоединились и Кассандра с Мартой. Переезд в постоянный дом, где вновь появилась возможность наладить свой собственный ритм работы, оказал на Джейн поразительное действие. Как будто бы она вновь стала самой собой — и вернулось воображение, вернулись творческие силы. Черная туча рассеялась. Почти сразу она вновь начала писать. Извлекла на свет «Чувство и чувствительность» — и переработка началась.
Глава 20
В Чотоне
Чотон был сонным местечком, тишину которого несколько раз в день нарушало громыхание карет, проезжающих через центр деревушки, откуда расходились три дороги: одна на север — в Олтон и Лондон, две на юг — в Уинчестер и в Госпорт. Коттедж Остинов находился на углу, невдалеке от развилки, так что кровати на верхнем этаже иногда встряхивало, когда мимо проезжали большие, запряженные шестью лошадями экипажи. Пассажиры тех, что ехали помедленнее, любопытствуя, могли заглянуть в комнаты. «От одного джентльмена, проезжавшего мимо в почтовой карете, я слышала, что наши чотонские дамы выглядели очень уютно за завтраком», — сообщала миссис Найт в письме Фанни 26 октября 1809 года, вскоре после того, как Остины въехали в бывший дом управляющего. Миссис Остин полюбила смотреть на деревенскую улицу, часто садилась в солнечной столовой и наблюдала жизнь, которая текла за окном
[165]. Джейн также развлекалась наблюдениями за проезжающими экипажами. В начале учебного семестра в Уинчестере она разглядывала «бесконечную вереницу почтовых карет, набитых будущими героями, законодателями, дураками, злодеями».
Г-образный дом красного кирпича, построенный около 1700 года, вначале служил фермой, затем гостиницей. Он был двухэтажным, с мансардами под черепичной крышей. Напротив него, как раз в развилке дорог, находился неглубокий пруд, а позади дома располагался «нерегулярный парк, приятная смесь живых изгородей, лужаек, посыпанных гравием дорожек, фруктового сада, возникшего, должно быть, после двух-трех огораживаний, для того, чтобы дать занятие леди», как мы узнаем из воспоминаний младшей дочери Джеймса Каролины. Еще там имелся двор, огород, обширные службы. А отшагав десять минут по Госпортской дороге, можно было выйти к церкви, пасторату и усадебному дому. В Чотоне в основном проживали работники, трудившиеся на фермах и в лесах Эдварда. Они почтительно относились к матери и сестрам хозяина и выполняли для них различные работы, например перекапывали сад или кололи дрова. Дамы в свою очередь учили деревенских ребятишек читать и шили одежду для бедных, которых становилось все больше в эти трудные времена. Распространяли они свою доброту и на некую мисс Бенн, сестру бедного священника, у которого было слишком много голодных ртов и слишком мало доходов, чтобы помочь ей. «Бедная мисс Бенн» появляется в письмах Остин значительно чаще, чем гораздо более благополучные соседи.
