В феврале 1922 года здесь происходит решающее сражение — те самые «волочаевские дни» из песни. Блюхер вспоминал: «Все части белоповстанческих отрядов имели прекрасную специальную подготовку и опытное командование. Они были поставлены в очень хорошие жилищные условия, будучи размещены до боев по домам, хорошо питались, были тепло одеты и для сохранения боеспособности во время больших переходов перебрасывались на обывательских подводах… В короткий срок части белоповстанческой армии укрепились за целым рядом искусственных проволочных заграждений… По отзыву самого командующего белоповстанцами генерала Молчанова, деревня Волочаевка… являлась для нас недоступной».
Перед наступлением Блюхер обращается к генералу Молчанову и его бойцам с воззванием, полным патриотической риторики (она не была оторвана от практики: в ходе Гражданской войны на Дальнем Востоке именно большевики вели себя как самые последовательные «державники», как бы это ни расходилось с некоторыми современными оценками): «Какое солнце вы предпочитаете видеть на Дальнем Востоке: то ли, которое красуется на японском флаге, или восходящее солнце новой русской государственности?.. Единственным, кто стоял за единство России, кто отстаивал ее от вожделений иностранных империалистических акул, была… Советская власть, которая… до сих пор ни одного клочка русской территории не отдала в цепкие лапы иностранных претендентов, не в пример русским временным правительствам… Кто до сих пор делал истинно национальное русское дело, хотя и имел интернациональные задачи? Советская власть и только она одна»
[121]. Обещая сдавшимся жизнь, Блюхер напоминал: каппелевцы в штабе НРА ДВР занимают высокие должности.
Не сработало — пришлось воевать. Волочаевку потом назовут «Дальневосточным Перекопом». 10 февраля на морозе части двинулись в наступление. Проволоку рвали штыками, прикладами, руками. «Первый ряд проволоки уничтожен, завален трупами… Люди лезут на второй ряд. Но первая наша атака отбита. Бойцы бегут назад, за снеговые окопы. На проволоке остаются висеть тела убитых и раненых… Слышны изредка стоны умирающих на проволоке», — вспоминал участник штурма А. Захаров.
Ряд историков и наблюдателей критикуют Блюхера за напрасные потери. Пишут, что Серышев и Покус
[122] убеждали главкома отремонтировать мосты, чтобы пехота наступала во взаимодействии с бронепоездами, но 10 февраля, несмотря на то что ремонт еще не был завершен, Блюхер не стал отменять штурм. Артиллерия отстала, пехоте пришлось воевать самостоятельно, тогда как бронепоезда белых подходили к цепям народоармейцев почти вплотную. «Волочаевки могло и не быть», — считал Генрих Эйхе
[123].
К 12 февраля мосты и полотно восстановили. В бой вступили бронепоезда и артиллерия, Волочаевка была взята. Блюхер: «Даже противник был восхищен подвигом наших частей. Полковник Аргунов, командовавший белоповстанческими частями района Волочаевки, убегая к Иману, сказал, что он всем красным героям Волочаевки дал бы по Георгиевскому кресту»
[124].
«Город нашенский»
Через считаные дни был взят Хабаровск, за ним — Бикин, Иман.
Дальбюро принимает новую тактику: не соблюдать границы нейтральной зоны, не бояться стычек с японцами. Однако когда к апрелю части НРА оказались уже у Спасска и японцы, напомнив о нейтралитете, открыли артиллерийский огонь, Блюхеру приказали отойти к Иману
[125] и прекратить вооруженные столкновения с японцами
[126].
Уже в июне 1922 года японцы обещают вывести войска с территории Дальнего Востока (кроме Сахалина) к 1 ноября. В августе эвакуация начинается. Одно из условий — демилитаризация Владивостока, упразднение крепости.
Тем временем во Владивостоке — очередной переворот. 31 мая Народное собрание низложило правительство Меркуловых. В июле открывается Земский собор. На нем было принято решение восстановить в России монархию, по поводу чего послана телеграмма великому князю Николаю Николаевичу. В августе правителем Приамурского земского края (после отказа бывшего генерал-губернатора Гондатти) был избран прибывший из Харбина генерал Михаил Дитерихс
[127]. Он стал «воеводой земской рати», назвал себя «князем Пожарским нового времени», а Владивосток — Четвертым Римом.
