Фадеев помогал опальным Зощенко, Ахматовой, Пастернаку (хотя публично их, когда было нужно, осуждал), Ольге Берггольц, Платонову… Перед смертью поддерживал Булгакова, а в 1945 году, составляя список лучших произведений советской литературы, включил туда «Белую гвардию».
1 июля 1939 года литератор Ольга Форш пишет Фадееву: «Горячо благодарю Вас за оказанное Вами содействие в моих хлопотах о моей дочери. Я получила в начале июня копию о пересмотре ее дела, где решением Ос. сов. от 31 мая приговор отменен. Дочь моя как „неправильно осужденная“ освобождается с прекращением дела»
[298].
Евгений Долматовский вспоминал, как в 1938-м над ним «сгущались тучи», «клевета бушевала как стихия». Пришел к Фадееву. Тот был «молчалив и ласков», «ни отчуждения, ни недоверия не было». В начале 1939-го Фадеева и Павленко вызвал Сталин — посоветоваться, кого из писателей представить к наградам. Павленко рассказывал, как Фадеев с «побагровевшим от волнения лицом» сказал Сталину о том, что одни литераторы поставлены под подозрение, у других репрессированы родные… Сталин «сурово молчал, но не отводил предложенные Фадеевым кандидатуры» (как тут не вспомнить историю со звонком Сталина Пастернаку по поводу Мандельштама — по-разному, ох, по-разному вели себя Пастернак и Фадеев!). В итоге, говорит Долматовский, «некоторые писатели, и я в их числе, оказались в указе и получили ордена, что было для нас не только полной неожиданностью, но и временным спасением от надвигающихся на нас бед… Все знали — список составляли Фадеев и Павленко».
О том же вспоминает В. Герасимова: Фадеев докладывал Сталину о представленных к награде писателях, тот спросил: «А что представляет собой эта Герасимова?» Фадеев выдержал взгляд вождя и сказал: «Это одаренный писатель». Герасимова считала: бывший муж ее спас.
Хотя ведь знал, что играет с огнем. По свидетельству секретаря Фадеева (и сестры его второй жены) Валерии Зарахани, еще в 1937 году он в разговоре со Сталиным пытался защитить попавших под удар подпольщиков и партизан. Тот ответил резко: «С каких это пор советский писатель решил защищать врагов народа?» Фадеев сказал, что знает их по Гражданской как честных людей. Сталин ответил: «Люди меняются, товарищ Фадеев. Таков закон диалектики. А врагов не надо защищать. Это безумие».
Этим «безумием» Фадеев занимался до конца жизни.
«Про Фадеева можно сказать по-евангельски: „се человек“. Он поддерживал любые постановления партии и правительства, как иначе, но помогал пострадавшим, чувствуя свою вину… Открыто выступал перед Сталиным против Берии. Многие ли из сегодняшних администраторов, когда никому расстрелы не грозят, могли бы похвастаться такой широтой и смелостью?» — сформулировал уже в наше время писатель (и, кстати, внук первой жены Фадеева Валерии Герасимовой) Сергей Шаргунов.
Симонов писал, как во время поездки в Китай в 1949 году Фадеев вспомнил Михаила Кольцова — легендарного журналиста, автора «Испанского дневника». После ареста Кольцова Фадеев добился встречи со Сталиным. «Вы не верите в то, что Кольцов виноват? — спросил Сталин. — А я, думаете, верил, мне, думаете, хотелось верить? Не хотелось, но пришлось поверить». Вызвал Поскребышева, приказал дать Фадееву материалы по Кольцову. «Разговор свой со Сталиным Фадеев не комментировал, но рассказывал об этом с горечью, которую как хочешь, так и понимай», — заключает Симонов.
Эренбург вспоминал: в начале 1938 года Фадеев пытался опубликовать стихи Мандельштама — не вышло.
Преображенский указывает: в 1939 году Фадеев защищал Мейерхольда и его эстетику
[299].
Он спасал из лагерей или от лагерей писателей Юрия Германа, Леонида Соловьева, Иоганнеса Семпера. Так или иначе поддерживал Вс. Иванова, Мухтара Ауэзова, Симона Чиковани, Ираклия Абашидзе, Максима Рыльского, Владимира Сосюру, Мирзу Ибрагимова…
Марк Колосов: «Мало среди писателей старшего поколения людей, которые не вспомнили бы, как в трудную минуту Фадеев деятельно и горячо помогал им».
Писатель Аркадий Первенцев: «Ему было трудно, давило бремя безапелляционных приговоров свыше. Ему приходилось подчиняться, но больше доказывать и спасать. И кто знает, какие бы бреши были в рядах литераторов, если бы не было Фадеева».
Тамара Иванова, жена Вс. Иванова: «Он помогал и материально, и морально всем, кому мог помочь».
Леонид Пантелеев, соавтор «Республики ШКИД»: «В свое время Фадеев мне крепко помог. Вместе с С. Я. Маршаком и Л. Р. Шейниным он вызволил меня из очень большой беды, может быть, спас жизнь. Позже он вывез меня полуживого из блокадного Ленинграда…»
Корней Чуковский в 1946 году записал в дневнике: «Фадеев ведет себя по отношению ко мне изумительно… И, говорят, написал еще большое письмо о том, что пора прекратить травлю против меня».
Одних спасал, другим помогал деньгами, за третьих просил.
В 1942-м начинает помогать старому и больному поэту Василию Каменскому — футуристу, одному из первых русских летчиков. Это он подарил нам слово «самолет» в его нынешнем значении — до этого было «аэроплан».
В 1942-м помогал эвакуированному в Алма-Ату Михаилу Зощенко, в 1948-м выбивал опальному писателю ссуду в Литфонде. В 1953-м при поддержке Фадеева Зощенко восстановили в Союзе писателей.
В 1955-м просил Булганина прикрепить к кремлевской больнице Маршака, оставшегося без родных.
Людмила Красавина, товарищ Фадеева по владивостокскому подполью (та самая, с которой он отвозил оружие партизанам и передавал записку в чешский концлагерь), пробыла в лагерях семь лет. «Вернулась я бесправная, отверженная, и даже близкие люди отворачивались от меня… Саша Фадеев, узнав о том, что я вернулась, позвал меня к себе домой. Горячо, радостно принял, как родную. Долго и сердечно говорил со мной. Согрел окаменевшую от боли душу. Вдохнул надежду на жизнь. Помог материально. Сам поехал, при всей своей колоссальной занятости, в Малый Ярославец (в Москве я не имела права жить), чтобы договориться там об устройстве меня на работу. Меня буквально потрясла его человечность… Многим своим друзьям, с которыми случилась та же беда, что и со мной, Саша помогал во всем, в чем они нуждались: покупал путевки в санатории, хлопотал о снятии судимости, помогал в устройстве на работу, в получении жилья, снабжал деньгами».
Другая бывшая подпольщица — Татьяна Цивилева — в 1938-м получила восемь лет как жена «врага народа» Крастина, бывшего замначальника Главсевморпути: «В этой беде меня не оставили мои верные товарищи, не отвернулись от меня. Среди этих самых лучших моих товарищей был и Саша Фадеев». Он в 1954 году написал главе МВД СССР Круглову с просьбой «снять ограничения места жительства в паспорте Цивилевой… и выдать ей паспорт на общих основаниях». Добавив: «По отношению к таким честным, незапятнанным людям-работникам, как Т. К. Цивилева… можно было бы и раньше не применять репрессий, нет никаких причин сохранять для нее ограничения по месту жительства сейчас». Просьбу удовлетворили.
