Он быстро влез в пальто, взял шляпу и хотел уже мчаться за ней, как дверь в кухню неожиданно открылась. Там стояла Элизабет Бенке в халате – на этот раз, правда, полностью застегнутом.
– Доброе утро, Элизабет! – поздоровался ее жилец.
– Завтракать не будешь?
– Спасибо, я сегодня очень спешу. Я тебе этого вчера не сказал?
– Ты сегодня уже выходил? Мне показалось, я слышала, как хлопнула дверь.
«Могло быть и хуже. Спасибо!» – пронеслось у Гереона в голове.
– Я забыл важные документы. – Комиссар посмотрел на часы. – Ну, мне пора!
Никаких дальнейших разговоров. Он надел шляпу и побежал вниз по лестнице. Шарли ждала его на улице, спрятавшись под козырек подъезда. Они мыслили одинаково. Было сразу видно, что она работает в «замке».
***
Так же незаметно, как они выбрались из квартиры, примерно через час Гереон и Шарлотта вошли в здание Управления. Перед этим, наскоро позавтракав на Виттенбергплац, они какое-то время вместе ехали в метро, прижавшись друг к другу на сиденье, переполненные чувством влюбленности. Но когда поезд приблизился к Алексу, они отстранились друг от друга: с каждой станцией возрастала вероятность того, что в поезд войдут их коллеги. Потом Рат поцеловал Шарли на прощание и у Шпиттельмаркт поднялся с места. У Алекса они вышли из поезда из разных дверей и вскоре после этого прошли через станцию мимо дощатых стен и заграждений на некотором расстоянии друг от друга, как два посторонних человека. На глубине шести метров Александерплац напоминала строительную площадку. Риттер первой вошла в «замок», а Гереон, прежде чем тоже отправиться на Дирксен-штрассе, остановился перед расписанием и стал внимательно его изучать.
В кабинете никого не было. Почту уже доставили, и Рат обнаружил у себя на письменном столе пакет. Рассмотрев иностранные наклейки, он сразу понял, от кого пришла посылка. Был лишь один человек, от которого он получал почту из-за океана и который знал его новый служебный адрес. Разрезая шпагат и вскрывая упаковку, комиссар на какое-то мгновенье даже забыл о Шарли. Из пакета выпали газетные страницы на английском языке – он был плотно набит бумагой для амортизации. Сверху лежало письмо, но любопытство Рата касалось в первую очередь совсем другого. Новая пластинка! Он рассмотрел плоский картонный квадрат и привычным движением вытряс из него диск. «”Fletcher Henderson Orchestra”, – прочитал он. – “Easy Money Blues”». Только что из Нью-Йорка! Больше всего ему хотелось немедленно это послушать.
Только один человек посылал ему такие пластинки, человек, которого больше не было в жизни его отца: Северин Рат весной 1914 года уехал на почтовом корабле в Америку и с тех пор больше не возвращался. Ни в августе, когда разразилась война и Родина призвала всех под знамена, ни позже, когда через четыре с половиной года война закончилась.
Гереон с пониманием отнесся к решению своего брата еще тогда, а сегодня тем более был с ним согласен. А вот Энгельберт Рат не понял своего сына. Позор иметь предателя Родины в собственной семье глубоко ранил его, и даже героическая смерть его старшего сына не смогла затмить этот позор. Напротив, казалось, что Рат-старший возлагает на Северина вину за смерть Анно. Во всяком случае, Энгельберт не моргнув глазом объявил своего второго сына также умершим. Выражалось это исключительно в молчании. В доме Рата никогда больше не упоминалось имя Северина. На его письма не отвечали, их никогда не читали. И в один прекрасный день они просто перестали приходить.
Никто, даже Урсула, не знал, что Гереон после войны пытался найти своего брата. Это было не так просто, так как по старому нью-йоркскому адресу Северин больше не проживал, и многие в городе во времена американской военной истерии изменили свои имена на английский манер, чтобы избежать опасности быть интернированными на остров Эллис. После обстоятельной переписки с официальными службами США, которые не всегда реагировали приветливо, Гереон в 1921 году наконец нашел Севрона Рата в Хобокене, Нью-Джерси. И тот ему действительно ответил. До востребования. Так они договорились. Тогда же брат прислал первую пластинку с джазовой музыкой. Это было началом небольшой коллекции.
Комиссар осторожно, как дорогой фарфор, достал из конверта диск. Он был темно-синего цвета с серебристой надписью. «Come on, Baby!» – прочел Гереон на другой стороне. И сразу вспомнил о ней.
Кабинет Шарли находился всего через две комнаты от него. Одна эта мысль сводила его с ума.
Штефан Йенике оторвал Рата от его грез. Новичок ворвался через дверь, полный жажды деятельности и удивленный тем, что в кабинете уже сидел его коллега.
– Ты же вчера вечером куда-то собирался! – сказал он удивленно.
– Высплюсь в конце месяца, – отозвался Рат и закрыл пакет. То же самое он сказал ночью и Шарлотте, когда они упали в его постель, но не для того, чтобы спать.
Комиссар почувствовал, как одна лишь мысль об этом опять возбудила его. Он должен перестать думать об этой женщине! По крайней мере, в ближайшие несколько часов. У него столько работы! Он должен быть в форме. И все же, как ни пытался он переключиться на что-то другое, у него перед глазами весь день стояло ее милое лицо. Бруно постоянно заставал его погруженным в раздумья. И при этом они занимались разработкой предстоящей полицейской зачистки. Даже Йенике, кажется, заметил, что с Ратом что-то не так. А хуже всего был эпизод, когда Гереон случайно встретился с фройляйн Риттер в коридоре.
Он обратился к ней на «вы», вежливо и на расстоянии поздоровался, как они и договаривались.
А она? Она потянула его за галстук, втащила в свой кабинет и поцеловала. Слава богу, там никого не было!
– А если кто-то войдет? – спросил Рат и огляделся вокруг.
– Не беспокойся, мой коллега в отпуске.
Прежде чем закрыть дверь, комиссар выглянул в коридор. Там было пусто.
Они бросились друг к другу в объятия.
– Мы встретимся сегодня вечером? – спросила Шарлотта.
– К сожалению, нет. Ты ведь знаешь. У нас совещание.
– Я знаю. Служба есть служба. Ты можешь не объяснять это старой пруссачке.
– Это верно. И для шнапса сегодня тоже, увы, не будет времени.
– Тогда я сейчас хочу еще немного шнапса, – сказала девушка и опять поцеловала Гереона.
Доведенный до эрекции, он поковылял по коридору в свой кабинет, радуясь, что никого не встретил по пути. Когда он вошел в комнату, то мог уже нормально передвигаться, но в его голове все еще царил полный хаос. Ничего не клеилось, и Бруно, наконец, отпустил его домой. К счастью. Так комиссар лучше мог подготовиться к вечерней операции и немного упорядочить свои спутанные мысли.
Он с удовольствием пошел бы вместе с Шарлоттой и в «Плазу», хотя, конечно, понимал, что это невозможно. Никто из «замка» не знал, что он был здесь, и, главное, не знал, почему. И никто не должен был этого знать.
