У ассистента по уголовным делам фотоаппарат висел на плече, и он, пытаясь спуститься вниз по склону, едва не поскользнулся на мокрой земле.
Рат повернулся к прорабу.
– У вас есть здесь где-нибудь место, где можно спокойно поговорить? – спросил он.
***
Вскоре после этого они стояли в соседнем заднем дворе перед строительным вагончиком, на двери которого висел замок. Двое детей играли на мостовой в классики.
– Давайте поговорим здесь, – предложил прораб. – На самой площадке места нет. А что здесь случилось? Ну конечно: взлом! – Он обстоятельно повертел ключом в замке. – Я не удивлюсь, если здесь побывал кто-нибудь из этих, асоциальных.
Строитель брезгливо указал кивком на детей. Рат не стал переспрашивать, предоставляя ему возможность продолжить.
– Украли велосипед и примерно десять марок из наших денег на напитки. В субботу уже приезжали ваши коллеги, но ничего не нашли, – рассказал прораб.
Гереон чувствовал себя неуютно за небольшим шатким столом. Его собеседник сидел напротив, а между ними устроилась стенографистка. Кристел Темме было лет пятьдесят, и ее никак нельзя было сравнить с Шарли. Правда, она серьезно относилась к своей профессии, которая заключалась в том, чтобы стенографировать все, что говорили присутствовавшие. Она не заморачивалась по поводу мыслей, выходящих за определенные рамки. Пусть думают лошади, у них большая голова. Или сотрудники по уголовным делам.
Сначала Рат записал персональные данные свидетеля. Его звали Эдгар Лауффер, 57 лет, проживает на Данцигерштрассе. Потом начался непосредственный допрос.
– Так, – сказал Гереон, – расскажите все с самого начала: когда и как вы обнаружили, что на стройке что-то не так?
Прораб поскреб голову.
– Ну, сегодня утром, конечно. Я надеюсь, вам не нужно точное время?
– По возможности хотелось бы.
– Так, мы начинаем работу в шесть. Сначала я обсуждаю с бригадой задания на день и распределяю работу. Тогда каждый знает, что он должен делать. Чтобы никто не стоял глупо в углу, не зная, чем ему заняться.
Комиссар играл карандашом и закатывал глаза к потолку, стенографистка неустанно записывала. Каждый слог.
– Рассказывать дальше? – Лауффер, казалось, был несколько сбит с толку.
– Да, рассказывайте. – Теперь Рат походил на великого инквизитора. Эдгар начал заикаться.
– Так вот, мне… мне кажется, примерно без четверти семь я спустился в котлован и увидел это свинство.
– Что вы увидели?
– Ну бетон, который был весь… как сказать… ну который выглядел как Альпы, а не как фундамент.
– А когда вы вообще заливали фундамент?
– В пятницу. Это я знаю точно. После этого был выходной.
– А в субботу бетон был еще в порядке?
Лауффер стал мять свою шапку. На его лице отразились угрызения совести. И не только потому, что он воспользовался взломом, чтобы присвоить деньги на напитки. Рат предполагал, что строители провели субботу главным образом за пивом и игрой в скат. Во всяком случае, с работой они не очень продвинулись. Иначе он не мог объяснить себе смущение прораба.
– Итак, – продолжил Гереон, – был ли бетон в субботу еще в порядке?
– Я не знаю.
– Но вы же здесь работали!
– Да, но произошел взлом, и здесь была вся эта суета.
– И вы даже не посмотрели на фундамент?
– Почему? Я посмотрел, хорошо ли схватился бетон, ну и прочее. Ночью шел дождь.
– Но это свинство, как вы его называете, вы не заметили?
– Нет, вообще-то нет, но…
– Значит, труп могли положить в бетон еще в субботу или в воскресенье.
Эдгар пожал плечами:
– Я не знаю. В лучшем случае могло быть так, что кто-то вскрыл его в дальнем углу, положил туда труп и снова залил. В субботу бетон уже начал затвердевать.
– Но все-таки это возможно. И вы в субботу не заметили в бетоне ничего особенного.
– Нет. Это правда. Я только сегодня увидел весь этот кошмар. – Было заметно, что Лауффер испытал облегчение. – Это вовсе не мои парни устроили все это свинство, это убийца испортил всю нашу качественную работу. Они сегодня вообще ничего не боятся, эти преступники.
***
Рат был вполне доволен собой, когда вышел из вагончика, чтобы взглянуть, насколько продвинулись работы на фундаменте. Более удачного разговора с прорабом нельзя было и ожидать. Внизу, в котловане, все еще пытались освободить труп из бетона. Комиссар поручил эту работу Йенике, и тот руководил полицейскими, которые за этим занятием извозили всю свою униформу. Им приходилось работать молотком и зубилом и действовать при этом очень осторожно, чтобы не повредить труп. Время от времени слышалась приглушенная брань. Затвердевающий, но все еще влажный бетон оставлял уродливые пятна на синей полицейской форме. Строители, украдкой посмеиваясь, наблюдали за работой.
Тело погибшего уже освободили – теперь дело было за головой. Приходилось постепенно, фрагмент за фрагментом, отбивать куски и крошки бетона. Гереон подошел ближе и сразу же снова ощутил беспокойство: ему казалось, что все взгляды были направлены на него. «Это совершенно нормально, – убеждал он себя, – в конце концов, ты руководишь расследованием». Неожиданно все перевели свои взгляды в сторону, где какой-то мужчина в сером пальто, с кожаной папкой в правой руке и шляпой в левой, шел через строительную площадку, неуклюже, подобно аисту, пробираясь через слякоть. Рат еще издали узнал доктора Магнуса Шварца. Судебному медику тоже не пришла в голову мысль о резиновых сапогах.
– Доброе утро, доктор, – поприветствовал комиссар врача, который оглядывался по сторонам, словно кого-то искал – скорее всего, какое-нибудь знакомое лицо из инспекции по расследованию убийств. Рат подошел к нему и протянул руку. – Комиссар по уголовным делам Гереон Рат. Я руковожу данным расследованием.
Шварц испытующе посмотрел на него.
– Мы знакомы?
– Мимолетно. Мы встречались на Ганновершештрассе. Я привозил вам некоторое время тому назад две жертвы майских беспорядков.
Магнус Шварц наконец вспомнил его.
– Ах да, – сказал он, скрывая, какое волнение вызвало у него это воспоминание. – Тогда вы с таким рвением занимались этими трупами, что вам даже показалось, что этого мало.
– Это же прекрасно, когда кому-то работа доставляет удовольствие.
– И не говорите, мой друг, и не говорите.
Насвистывая траурный марш, Шварц полез в котлован. Диковинная птица, подумал Рат и последовал за ним.
Лицо погибшего, несмотря на следы бетона, вырисовывалось уже довольно отчетливо, но серая масса все-таки искажала его выражение, а отсутствующий левый глаз придавал ему еще более жуткий вид, превращая его в настоящую гримасу.
