Я вышел в крошечный предбанник своего агентства. Достал из гардероба и подал Калашниковой пальто. Надел свою куртку.
– Будут звонить – перекинь на мобильник, – приказал Римке.
– Хорошо, Павел Сергеич.
Она, без сомнения, слышала сквозь тонкую перегородку, о какой сумме мы столковались с клиентшей, и теперь изо всех сил демонстрировала Екатерине Сергеевне свое секретарское послушание передо мной, великим.
Мы вышли в пустынные коридоры института «Энергопроект», который сдавал мне – и трем десяткам других фирм – помещение под офис (посему, замечу, его сотрудники могли не утруждать себя работой в сочельник). Молча спустились на первый этаж, вышли на улицу: Калашникова впереди, я чуть сзади. Поэтому в полной мере смог оценить ее ножки.
У входа в институт стояло всего две машины: моя «восьмерка» и «Фиат Пунто» оранжевого цвета. Не пришлось применять дедуктивный метод, чтобы догадаться, что это – авто моей собеседницы.
На переднем пассажирском кресле «Фиата» сидело нечто очкастое мужского пола.
– Ваш муж не водит машину? – спросил я между делом, пока мы шли к автомобилю.
– Он не по этой части, – сухо отвечала прекрасная амазонка.
Мы подошли к авто вплотную. Муж гражданки Калашниковой быстро просматривал листы, испещренные формулами. Временами он делал в них пометки красным карандашом. По меньшей мере половина знаков из тех, коими были исписаны листы, были мне незнакомы. В машине изо всех сил надрывался радиоприемник: голосила Патрисия Каас.
Очаровательная доцент постучала костяшками пальцев в боковое стекло. Гражданский муж сигнала не расслышал.
Еще раз – отрывистей, нетерпеливей. Мужчина оторвался от бумаг. Лицо его при виде супруги расплылось в улыбке. Он вырубил голосистую француженку, швырнул на водительское сиденье листы с формулами и принялся выбираться из машины, явно для него тесной.
Когда муж госпожи Калашниковой наконец покинул сиденье и выпрямился во весь рост, он точь-в-точь напомнил мне карикатурный образ ученого – каким его рисовали старые советские фильмы (и до сих пор рисуют голливудские). Лет тридцати пяти – сорока. Молодой, но уже изможденный наукой. Нескладный, очкастый, с залысинами, с криво висящим галстучком. Он настороженно улыбнулся мне.
– Познакомься, – полуофициально проговорила голубоглазая доцентша, – это Павел… э-э… Павел Сергеевич, детектив.
– Оч-ч приятно, – протянул руку нескладеха.
Я пожал ее. Так называемый муж оказался ростом около метра семидесяти пяти – то есть вполне подходил на роль преступника.
– Частный детектив осмотрит нашу машину. – А это, – госпожа Калашникова продолжила процедуру представления, кивнув на ученого, – Андрей Витальевич Дьячков, мой супруг.
– Вы, судя по всему, обогнали супругу в ученых званиях, – сказал я любезно.
– Да, я – профессор, – бесхитростно отвечал господин Дьячков.
– И, наверное, к тому же доктор физико-математических наук, – я кивнул на листочки, валяющиеся в машине: на них червяками извивались интегралы.
– Кандидат. Технических наук, – столь же любезно отвечал муж голубоглазой доцентши.
– Вы не рассчитали между делом траекторию пули, попавшей в машину? – светским тоном осведомился я.
– Нет! – быстро ответил профессор, не поняв – или не приняв? – моего юмора.
– Тогда позвольте мне. Эмпирическим путем.
Я обошел автомобиль кругом.
В левой стойке малолитражки в самом деле оказалось отверстие, похожее на пулевое.
Насколько я разбираюсь в физике, пуля должна была прошить буржуинскую жесть насквозь, а затем (машина-то, судя по показаниям клиентши, в момент выстрела двигалась) угодить в заднее правое боковое стекло. Ну, а потом посшибать еще парочку «Мерседесов» на Страстном бульваре.
Однако заднее стекло «Фиата» осталось невредимым, и я стал отыскивать смертоносную штуковину внутри машины (если она, конечно, там осталась). Невенчанные супруги в это время о чем-то тихо переговаривались, стоя у капота «Пунто». До меня донеслось только произнесенное хрипловатым голосом Екатерины Сергеевны: «По-моему, он – профессионал…» И хотя я ничуть не сомневался, что клиентша усилила громкость этой фразы специально для моих ушей – мне, не скрою, было это приятно.
Когда я наконец нашел внутри «Фиата» пульку, мне стало ясно, что разговоры западных автофирм о пассивной безопасности автомобилей – далеко не рекламный трюк. Свинцовая смертоносная гадина попала в боковую стойку примерно на уровне головы водителя; внутри стойки она, видно, изменила направление. Поблуждала там и вылетела вовнутрь машины уже сантиметров на сорок ниже и под другим углом. В завершение своего путешествия, изрядно сплющенная, пуля попала в заднее сиденье.
Я выковырял ее из поролона. Определить марку оружия, из которого производился выстрел, я с налету не мог. Я оперативник, а не эксперт. Однако, если понадобится, за экспертизой в ЭКЦ
[2]
, где у меня служит парочка друзей, дело не станет. Я развернул имевшийся у меня в кармане презерватив. «Для чего ты всегда носишь с собой столько презервативов?» – порой кокетливо спрашивают меня девочки; я отвечаю: «Для хранения вещдоков». Они хихикают, а ведь я говорю чистую правду. Я поместил внутрь кондома сплющенную пульку. Перед парочкой Калашникова – Дьячков свою находку я афишировать не стал, посему еще на карачках, в полутьме машины, сунул вещдок в карман куртки.
Когда я выполз на свет божий, голубоглазая Екатерина Сергеевна с любопытством спросила меня:
– Ну, нашли что-нибудь?
– Нет. Но, кажется, в вас в самом деле стреляли.
Калашникова криво усмехнулась:
– Я как-то в этом не сомневалась.
– И последний вопрос, – сказал я, предчувствуя, что этот вопрос – далеко не последний.
Мы втроем стояли подле оранжевого «Фиата Пунто», под начавшимся мелким дождичком влажного Рождества.
– Вы, Екатерина Сергеевна, упоминали, что фигура, стрелявшая в вас, перед выстрелом проговорила что-то вроде: «Это тебе за Настю!» Это имело какой-то смысл?
Калашникова отвела глаза и тихо, но твердо произнесла:
– Да.
Глава 2
Смерть под рождество
Катя Калашникова, 24 декабря, католический сочельник (за две недели до описываемых событий)
Катюша с Андреем прибыли первыми.
Особняк Вальки Лессинг, в девичестве Крюковой, помещался по Алтуфьевскому шоссе всего в семи километрах от Кольцевой автодороги. Правда, последние двести пятьдесят метров пути приходились на зимник. Катюшин «фиатик», сконструированный для езды по разным там виа де Венеттам, дважды зарывался носом в снега. Андрею приходилось вылезать из машины и подталкивать ее в толстенькую попку. Катюша в это время газовала. Визжали покрышки, стонало сцепление… Пальто профессора все уделали снежными брызгами… Наконец, когда смеркалось, подкатили к особняку.
