– Так, объясняю!.. – быстро сказала она. – Вас, наверное, интересует, кто был вчера здесь с Машей, да? Что они делали и прочее, да?.. Объясняю!..
«Объясняю» было, похоже, в ее речи словом-паразитом. Мне решительно не хотелось слушать ее объяснений на площадке, поэтому я поступил как настоящий мужчина: нежно взял ее за плечи и вдавил внутрь квартиры. Затем зашел сам и захлопнул дверь.
– Но ведь у меня же не убрано… – пролепетала дамочка с той сексуально-протестующей интонацией, с какой иные женщины говорят: «Но ведь я же замужем…»
Я оторвал руки от ее плеч и даже спрятал их для верности за спину: хватит с меня тех потрагиваний, коими одарила меня консьержка.
– Вот теперь – объясняйте, – сказал я очень трезвым, преувеличенно асексуальным голосом.
Гражданка Губернская похлопала своими васильковыми глазками, а потом продолжила свой рассказ:
– Объясняю!.. Я вчера заходила к Машуле где-то часов в шесть вечера – а может быть, в семь. Так, по-соседски, сигаретку стрельнуть…
Было очевидно, что Машину соседку хлебом не корми – дай поболтать. Это очень хорошо: болтун – находка для шпиона, ревнивой жены и частного сыщика.
– У Машки, – продолжала лепить моя собеседница, – знаете ли, вчера все было как всегда… Ну – скажем так, не для протокола – как очень часто: дым коромыслом, мужики, женщины – они выпивали – предложили и мне присоединиться, слава богу, что я этого не сделала! Я спешила, у меня была встреча, я только поздравила их с праздником («Читай: выпила пару рюмок», – подумалось мне) – и ушла… И слава богу!.. Черт меня, как говорится, унес!.. Прихожу я в двенадцать часов вечера, и что же!.. Здесь гарь, грязь, воды по колено, натоптано!.. А Машкина квартира опечатана!.. Господи, слава богу, слава богу, что огонь на мою квартиру не перекинулся… Ведь это не знаешь, какому богу молиться!..
Я остановил ее словопад резким движением руки. Как ни странно, она послушалась, замолкла и стала глядеть на меня, лупая детскими васильковыми глазами.
– Кто были Машины гости? – спросил я. – Вы их знаете?
– Нет! Нет! В первый раз видела!
– Сколько человек у нее было?
– Трое. Да, трое. И она – четвертая. Да. Я видела троих. Кроме нее.
– Мужчины, женщины?
– Двое мужчин. И одна женщина. И Маша.
– Что за мужчины? Вы можете их описать?
– Ну… Ну, нормальные мужчины, не алкаши какие-нибудь, а, знаете, вполне приличные – нет, ну не то что там бизнесмены или какие-нибудь деловые – но и не те, что, знаете, по магазинам стоят… А описать – как их описать? – вам что, словарный портрет их нужен?..
Она не дождалась ответа на поставленный собой же вопрос и продолжала нести:
– Один мужик такой, знаете, уже в возрасте – ему, наверное, уже за шестьдесят, а может, за пятьдесят, но сильно за пятьдесят – такой, знаете ли, приличный, седой, коренастый, лицо такое красивое, даже загорелое – я еще подумала, может, он в солярии загорает, а может, куда-то на юг ездил – странно! – ведь на бизнесмена он не похож, нет, совсем не похож – такой, знаете, простой дядька…
Я тормознул ее движением ладони. Как ни странно, язык жестов она понимала с полуслова. Может, у нее муж был гаишник. Или глухонемой. (То, что в данный период времени она пребывала в безмужнем состоянии, было очевидно.)
– А второй? – спросил я.
– Второй? Мужчина? – Она на секунду задумалась. – Второй… Ну, второй был помоложе – ну, как помоложе, не мальчик, конечно, но примерно, наверное, такого же возраста, как Мария, – лет, значит, наверно, сорок… Он такой был щупленький, но, кажется, росту немаленького – не знаю точно, потому что он все время сидел – да, наверное, среднего роста! – лицо такое худое, что ли… И еще он был в очках… В обычных таких, не темных, а – как это говорится?.. – с диоптриями, по-моему, сильными… Он, этот второй, их, очки то есть, то снимал, то надевал, то протирал, то засунул куда-то, потом искал…
– Они выпивали?
– В смысле алкогольные напитки?
– Ну да.
– Конечно, выпивали! Не смотрели же на них!
– А что выпивали – не заметили?
– Ну, водку. Вроде водка стояла на столе… И вино сладкое… Да, бутылка водки и бутылка вина… Ну, и закуска, конечно, но такая закуска, на скорую руку – колбаска там, сырок порезанный, лечо в банке… Я еще подумала почему-то, что они недавно познакомились – может быть, даже вообще только сегодня познакомились…
– То есть раньше вы никого из них у Марии не видели?
– Нет! Ни разу не видела! Никого!
– Никого из мужчин? И женщину тоже?
– Нет! Нет! Нет!
– А вас они составить компанию не звали?
– Ну, они приглашали остаться, но я спешила, у меня была встреча, и слава богу – черт, как говорится, меня оттуда унес…
– А женщину вы можете описать?
– Ну, не знаю… – Она на секунду замолкла, явно озадаченная. – Женщина… Ну, молодая, лет, наверно, сорока… Я ее как-то, честно говоря, не разглядывала… Такая, знаете ли… – дамочка скорчила гримасу неопределенного неодобрения. – Мне показалось, что она уже выпившая была…
– А они – мужчины? И Маша?
– Что?
– Они выпившие были?
– Ну, и они, конечно, – но они… По ним как-то, знаете, незаметно было, а вот она… Она… Ну, не знаю, мне показалось, наверно…
– Вы хотите сказать, что она была сильнее пьяна, чем остальные?
– Да. Да. Да.
– Скажите, а вы, если б их встретили, кого-нибудь узнали?
– Да. Да. Да. Узнала бы.
– Хорошо, – сказал я. – Может быть, кто-то из них есть на этих фотографиях?
Я достал из кармана куртки все те же две фотки. Протянул их госпоже Губернской. Она жадно взяла их.
И я совсем не удивился, когда она ткнула пальцем в Андрея Дьячкова:
– Этот. Этот. Очкарик… Ну, то есть мужчина, который в очках…
Потом она посмотрела другую фотографию, и палец ее с облупившимся маникюром указал на Фомича.
– И этот. Второй. Загорелый.
Я снова стоял на черной лестнице и снова звонил Катюше. Было уже семь минут двенадцатого. Срок, который я самому себе отвел на то, чтобы бросаться на выручку Екатерине Сергеевне, истек семь минут назад.
Длинные гудки. «Ну же! – мысленно кричал я. – Возьми же, возьми же ты трубку!»
Нет – гудки. Даже автоответчик не срабатывал. И вдруг – ответили. Ленивый, вальяжный голос в трубке произнес врастяжечку:
– Алло-у?
Мужской голос.
Я на долю секунды опешил, потом проговорил:
– Екатерину Сергеевну, пожалуйста.
