– Ее нет.
– Нет? Как это – нет?
– А кто ее спрашивает? – мужской голос начинал раздражаться.
– Андрей Витальевич, это Павел. Павел Синичкин. Детектив. Где Екатерина Сергеевна?
– Я не знаю.
– Как это не знаете?
– Так это – не знаю.
– Послушайте! – закричал я и добавил пару резких, абсолютно ненормативных фраз. – Я же велел ей никуда не выходить из дома! Быстро давай говори, где она!
Ненормативная лексика и «тыканье» оказали на профессора благотворное воздействие.
– Я проснулся – ее нет, – оправдывающимся голосом проговорил Дьячков. – Лежит записка: ушла по делам, не волнуйся, скоро буду.
– Куда она могла пойти, черт побери?!
– Я не знаю.
– Куда она собиралась?
– Никуда не собиралась!
– Я сейчас приеду.
– Меня дома не будет.
– А где ты, черт возьми, будешь? Мне надо поговорить с тобой!
– У меня… У меня деловая встреча.
– Куда могла пойти Катя?
– Я уже говорил вам: не знаю. Представления не имею.
– Она на машине?
Секундная пауза – кажется, профессор в это время посмотрел в окно:
– По-моему, да.
– Мне надо встретиться с тобой. Срочно.
– Я уже сказал: я не могу.
– Где ты, сука, – потерял я контроль над собой, – был вчера вечером?!
Пауза. Замешательство. Наконец он ответил:
– Это абсолютно не ваше дело.
– Нет, мое! Мое это дело! Потому что Маша убита. Маша Маркелова, понял?!
Пауза. Кажется, он выронил трубку. Потом пролепетал:
– Как? Когда?
– Вчера! Вечером! У себя дома! И я сейчас же звоню своим друзьям в ментуру! И все рассказываю! И прошу, чтоб тебя арестовали! За поджог и убийство!
– Нет! Нет!
– Тогда сиди, сука, дома! И жди меня! И помни: если, падла, с Катей что-то случится – я тебя лично зарежу! Понял: я! тебя! лично! зарежу!
На этих моих криках на черную лестницу выглянула девочка лет двенадцати. Переменилась в лице и тут же исчезла.
Я нажал на «отбой» и побежал вниз по лестнице.
Мне совершенно не хотелось притормаживать у привратницкой, поэтому я ураганом пронесся мимо. Гранд-дама, кажется, еще не успокоилась и сморкалась в платочек. Я выскочил через двойные гулкие двери на улицу.
Сел в машину, завел движок. Тут мне в голову пришла светлая мысль, и я набрал еще один номер.
– Алле? – раздался в трубке кокетливый голос Любочки.
– Любочка! Миленькая! Это Паша.
– Я узнала, – проворковала Любочка.
– Срочная к тебе просьба. Извини, родная, спешу. Пожалуйста, очень срочно!
– А Большой театр? – пропела Любочка.
– Я уже купил билеты! Идем! – соврал я, не моргнувши глазом.
– А како-ой спекта-акль? – продолжала мучить меня моя Любовь.
Судя по игривому голосу, она все еще валялась в постельке.
– «Иван Сусанин», – брякнул я.
– Я же просила ба-але-ет! – надула губки Любочка.
– Ну, значит, «Лебединое озеро»…
– Вру-унишка…
– Люба, милая! – закричал я. – У меня очень мало времени! Пожалуйста! Одна просьбочка!
– Ну ладно уж. Врун несчастный. Давай свою просьбочку.
– Пожалуйста! Пожалуйста, объяви в розыск автомобиль «Фиат Пунто». Цвет – оранжевый. Номер – Х 210 ХМ. За рулем женщина. Зовут Екатерина Сергеевна Калашникова. Она не преступница, просто, – я чуть затормозил, – ей угрожает опасность. Мне очень нужно ее найти. Пусть гаишники там с ней поаккуратней.
– Значит, – усмехнулась Любочка, – ты используешь возможности ГАИ-ГИБДД, чтобы искать себе баб? И хочешь, чтобы я тебе помогала?
– Это не моя баба! – закричал я. – Это – моя клиентка! И ей правда угрожает опасность!
– Та-та-та… Знаем мы эти песенки… Ну, и что гаишникам прикажешь с ней делать? Доставлять тебе ее прямо на дом? Со спецсигналом?
– Пусть задерживают. И немедленно звонят тебе. А ты – мне.
– Слушай, Синичкин, ты думаешь – что? Что я начальник ГАИ? Что хочу – то ворочу? Это ведь не шутки… Баб тебе искать!
– Любочка! – взмолился я. – Ну сделай! Для меня! Ну в последний раз!
– Ничего не обещаю, – сухо буркнула Любочка и бросила трубку.
То же самое утро – 9 января, Катя
Когда Катя хотела, она просыпалась точно в назначенное время. И без всякого будильника.
Профессор еще дрых. Вчера он заявился поздно, уже в половине двенадцатого. От него попахивало винцом. Катя не стала ничего выспрашивать. Завтра все равно все сам расскажет. Такого еще не было, чтоб не рассказывал. Вот и подождем до завтра. Не любила она выпытывать у выпившего: с кем, да почему, да сколько? И отчего не позвонил? Фу! Пьяные – такие гордые! Верный путь к скандалу.
Скандалов Катя не любила. Потому и в Огайо решила звонить не из дому. Ну его в болото, этого Дьячкова. Английский разговорный он понимает. Будет приступ похмельной ревности. А так проснется профессор – а ее дома и нету. Опять же будет приступ ревности – но другой, покаянной.
«И переживет он его, – подумала Катя, – в одиночестве, без моего участия. Это полезней…»
Завтракать Катя не стала. Душ. Чашка кофе. Уложила волосы. И – вниз, вниз, к любимому «Фиату».
В пять минут десятого она уже выруливала на Ленинградский проспект. Наладилась ехать к центру. Мимо пролетела уродливая площадь Белорусского вокзала. Витрины, тумбы, щиты, рекламы… Такси, гаишники, Садовое кольцо… На пересечении со Страстным бульваром она остановилась на светофоре.
Мимо, слева направо, по бульвару в сторону Никитских ворот, просвистал поток машин. Среди них была и «восьмерка» Паши Синичкина. Она ее не заметила: мало ли в Москве серых «восьмерок». А Павлу, проезжавшему перекресток, больше дела не было, как смотреть по сторонам.
Так что через три минуты Катя уже парковалась у Центрального телеграфа. В гулком полупустом здании она купила телефонную карту и отправилась к автомату. «Зачем меня сюда-то занесло? – вдруг подивилась она самой себе. – Могла бы сделать все то же самое у ближайшего метро. По старой, советской еще памяти сюда поехала…» Она вспомнила, как уже вернулась в Москву – а Андрей еще оставался в Париже. Чтоб не разорять родителей, ездила звонить сюда. Орала тогда из автомата так, что, казалось, разносится по всей Тверской: «Андрюша, я люблю тебя! Я люблю тебя, Андрюшенька!»
