– Я… я… Да какое вы имеете право?! Почему, я требую ответа, вы допрашиваете меня?!
– Хорошо, – морщась, проговорил я. – Тогда еще один вопрос: что вы делали вчера в квартире Марии Маркеловой?
Дьячков задрожал лицом. Глаза его заметались.
– Да почему вы… все… спрашиваете? – жалобно выдохнул он.
– Это правда? – грозно спросила меня Катя.
– К сожалению, правда, – пояснил я. – А спрашиваю я об этом вашего мужа потому, что вчера же ночью Мария Маркелова была убита.
– Что?! – сдавленно выкрикнула Катя.
– Увы, да, – продолжил я. – В ее квартире был пожар. Я думаю, это даже не пожар, а – поджог… Она сгорела…
Профессор вскочил. Он был вне себя.
– Да, да, да! – выкрикнул он. – Я был вчера у Маши! Был! Был, был! Потому что мы с ней были… мы были… мы были… друзьями!.. Но я не убивал ее! Слышишь ты, мусор поганый, чертов легавый, – я ее не поджигал!.. И ты, – обратился он, вскочив, к Кате, – ты, ты поверила ему?!
Катя тоже встала.
Они с профессором стояли лицом к лицу.
Постояльцы «Балчуга», случившиеся в лобби в этот час, включая мистера О'Гара у стойки бара, с вежливым любопытством посматривали на разыгрывающуюся перед ними сцену.
– Ты с ней спал? – тихо и коротко спросила Катя у мужа.
– Я… – оцепенел он под ее взглядом, – я… Клянусь тебе, это была случайность!.. Роковая ошибка!.. Я люблю тебя! Только те…
Докончить он не успел.
Бац!
Екатерина Сергеевна залепила ему пощечину. Удар был таким мощным, что голова профессора дернулась в сторону. Катя ахнула и закрыла лицо руками.
– Убирайся! – проговорила она. – Убирайся немедленно!
– Катенька, – жалобно пролепетал Дьячков, – ну, Катенька, ну, прости меня… Я сам не знаю, что на меня нашло… Я ее терпеть не мог… Она меня соблазнила… Я люблю тебя, только тебя…
Екатерина Сергеевна без сил опустилась в кресло. Она продолжала закрывать лицо руками. Потом оторвала руки, посмотрела на мужа глазами, полными слез – и такой ненависти, от которой он опять отшатнулся, словно от удара.
– Вон! – тихо, но отчетливо проговорила она. – Чтобы духу твоего здесь не было!
Она снова закрыла лицо и, кажется, заплакала.
Профессор сгорбился, попытался еще что-то сказать, но только безнадежно махнул рукой. Взял пальто, лежавшее в его кресле, и поплелся к выходу.
Я жестом кликнул официанта и тоже встал.
– Этой девушке – воды, – приказал я вэйтеру и бросился вслед за профессором.
Я нагнал его у самых дверей. Взял за руку, развернул.
Он брезгливо вырвал свою руку.
– Что вам еще?!. – И прошипел: – Грязный тип…
– Успокойся, – не без сочувствия сказал я Дьячкову. – Я не следил за тобой, я расследовал убийство… и я не виноват, что так вышло… Один вопрос… Когда ты вчера уходил от Маши, кто-нибудь оставался в квартире?
Он непонимающе глядел на меня.
– Пойми: ее – убили… – добавил я.
Профессор смерил меня взглядом. Я был поражен, как за последние полчаса осунулось и постарело его лицо.
– Я не доносчик… – пробормотал он.
– Там оставался Фомич, так? – подсказал я.
– Да, – механически проговорил он и добавил: – И еще какая-то женщина… Я ее раньше никогда не видел…
– Так что ты все-таки делал в поселке у Лессингов? – осторожно, как больного, спросил я его.
Он не отвечал, глядя на меня бессмысленными глазами.
– Ты за кем-то следил, да? – сочувственно сказал я. – Вообразил себя детективом?
– Да, да, да! – выкрикнул он, развернулся и устремился к дверям: в одной руке пальто, в другой берет.
Мой вопрос: «За кем следил?!» – повис в воздухе. Профессор выскочил на улицу.
Дальше преследовать его я не стал.
Когда я возвращался, посетители лобби с интересом посматривали на меня. Думаю, чопорные стены «Балчуга» за всю свою историю не видывали такого латиноамериканского накала страстей.
Кати за столиком не оказалось. Стоял одинокий стакан минеральной воды за пять долларов. Похоже, Екатерина Сергеевна убежала в дамскую комнату – привести себя в порядок, поплакать, а после снова привести себя в порядок.
Я подошел к господину О'Гару – тот, улыбаясь, приветственно покивал мне. Американец попивал виски с колой. Я сел рядом с ним.
– Хотите что-то выпить? – спросил он. – Мой счет?
Мне сейчас тоже не помешала бы добрая двойная порция старого шотландского виски, но тогда мистер О'Гар стал бы еще долларов на сорок беднее – а мне к тому же предстояло вести машину. Хватит с меня на сегодня разборок с ментами.
– Кофе, – сказал я. – Покрепче.
– One black coffee, please!
[34]
– негромко бросил О'Гар в пространство.
Он был услышан. Через минуту явился кофе.
– Я бы хотел, – очень раздельно проговорил я, – чтобы вы, мистер О'Гар, знали, что происходит. Вы меня понимаете?
– Да-да, – закивал он, – конечно. Я вполне понимаю, только говорите не очень быстро.
– Я частный детектив, – начал я. – Меня зовут Павел. Меня наняла Катя Калашникова. Я расследую убийство… Теперь уже два убийства…
О'Гар заинтересованно кивал. По его лицу я видел, что он вполне врубается в русский язык.
– За последние две недели было совершено несколько преступлений, – продолжал я. – Все они связаны с женщинами, которые в свое время занимались вместе с вами парашютным спортом на подмосковном аэродроме Колосово…
Я одним глотком осушил чашку кофе величиной с наперсток. О'Гар отхлебнул виски, звякнув льдом. Он чрезвычайно заинтересованно смотрел на меня и поощряюще улыбался.
– Первой, – проговорил я, – две недели назад, погибла Настя Полевая…
– О, Настья!.. – воскликнул американец. Дежурная штатовская улыбочка мигом слетела с его лица. Выражение стало страдающим. О'Гар полуприкрыл глаза и скорбно покачал головой.
– Настю отравили, – добавил я.
– O, my God!
[35]
– Затем, – продолжал я, – шестого января кто-то обстрелял машину Екатерины Калашниковой. Она, к счастью, осталась жива и невредима. После этого она наняла частного детектива – меня…
О'Гар теперь чрезвычайно внимательно и хмуро смотрел мне прямо в глаза.
– Но и это еще не все… – сказал я. – Через два дня в автомобильной катастрофе серьезно пострадала вторая женщина из парашютной четверки – Валентина Крюкова, в замужестве – Лессинг. Она жива, но находится в больнице в тяжелом состоянии… У меня есть все основания полагать, что это также было покушением: тормоза ее автомобиля оказались испорчены…
