Если у вас с этим проблемы, сожгите меня в Аду.
Он будет там со мной.
И нам будет плевать.
Когда оргазм схлынул, полыхнул раскаленной вспышкой и снова отступил, Бэрронс откинулся назад. Его глаза мерцали красным огнем, лицо наполовину трансформировалось в звериное. Он стал на два фута выше, чем раньше, плечи заметно расширились, кожа потемнела до блеклого оттенка красного дерева. Я ощущала его когти. Видела, как из черепа начинают проступать бугры рогов. Я дрожала от только что пережитого оргазма, и все равно свежий взрыв желания прошил мое тело, освятил кровь, открыл шлюзы, которые, оказывается, были закрыты. На миг я задохнулась, ошеломленная внезапным осознанием того, что несколько месяцев подавляла в себе эмоции. Все до единой. Как и в тот раз, когда поверила, что убила его на скале с Риоданом. Я скользила по поверхности бездонного озера, подобно плоскому камушку, запущенному кем-то, и была благодарна, что чувствую себя бесстрастным наблюдателем, невидимым рассказчиком чужих историй. Я жаждала стать невидимой. Я хотела исчезнуть задолго до того, как это произошло в действительности. Во мне был неочевидный дефект, и дело вовсе не в Книге. Сама я едва ли могу его исправить. По крайней мере известными мне способами. Постоянный неразрешимый бедлам в моей голове заставлял меня добровольно выбирать состояние анабиоза вместо попыток справиться с тем, что я не могу одолеть.
И все же мне хватало одного прикосновения Бэрронса, чтобы снова ожить. Очнуться и встряхнуться. И не чувствовать тормозов. Когда мы закончим, моя проблема, которую невозможно исправить, никуда не денется. Но это не повод не наслаждаться настоящим.
Он уронил темную трансформировавшуюся голову, и длинные спутанные волосы коснулись моей спины.
– Я ощущаю вкус Невидимых в тебе, – глухо пробормотал он мне в шею, сквозь клыки, слишком большие для человеческого рта. Я почувствовала, как его язык нащупал мою яремную вену. Пульс буквально бился о его клыки. Следующие его слова прозвучали гортанными, резко, почти не по-человечески:
– Насколько жестко ты хочешь играть? – Он легонько встряхнул меня, как пес встряхивает пойманного кролика.
– Насколько жестко ты хочешь сам? – промурлыкала я ему в грудь.
Он вскинул голову, смерил меня взглядом и рассмеялся так, как никогда не смеялся, будучи человеком.
О да, Бэрронс предпочитал зверя. В этой форме было нечто простое и надежное. Словно превращаясь в животное, он становится свободен настолько, что мне сложно представить эту степень свободы. Я хотела узнать, как он чувствует себя в этой доисторической черной коже, каково ощущение жизни на убийственных клыках. Я хотела подстроиться под его самые низменные желания, встретить их как равная.
Я ударила его в грудь, и он, мотнув головой, сильно врезался в стену ванной. Он поднял голову, и улыбка его была дикой, торжествующей.
– Ты хочешь трахаться или драться, Мак?
Я перескочила с ноги на ногу, полная ярости и сексуальной энергии. Я никогда не понимала, отчего рядом с ним испытываю именно эту смесь желаний, но наслаждаться ими это не мешало.
– И то и другое.
– Считаешь, что можешь выдержать меня?
– Чертовски уверена, что хочу попытаться.
– Считаешь, что переживешь?
Я ткнула его пальцем в грудь и улыбнулась такой же улыбкой.
– Считаю, что буду наслаждаться этим. Иерихон.
Он ответил низким грудным рычанием.
– Ну так давай, Мак.
И я дала.
Глава 7
Я буду шагать, пока не заставят бежать
[15]
Я потянулась, полностью удовлетворенная, перекатилась на бок и посмотрела на Бэрронса. Он снова был в человеческой форме, лежал на спине, его грудь не двигалась, и я знала, что, если приложу ухо к его груди, не услышу биения сердца. Бэрронс не спит. Он просто уходит в состояние, которое я привыкла называть глубокой медитацией.
Недолго ждать момента, когда он растворится в ночи, чтобы делать то, отчего его тело наэлектризуется, а сердце начнет биться.
Я запустила пальцы в волосы, пытаясь убрать с лица спутанную копну, но в результате только запуталась пальцами в прядях, перемазанных красной краской. Я сдалась и просто сдвинула прядь в сторону. Мы оба покрылись той самой краской на масляной основе. Не будь я… усовершенствована эликсиром, а он… чем там он был усовершенствован, я бы начала волноваться по поводу количества едких химикатов, в которых мы были измазаны. Мы скользили и катались по всему магазину, швыряли друг друга в перевернутую мебель, окрашивали кожу алым цветом, и не всегда это была краска, порой – кровь.
В конце концов мы втиснулись между изрешеченным пулями диваном и разбитым книжным стеллажом, и теперь острые края твердых обложек впиваются мне в зад, разбитый абажур служит подушкой, а один из множества магазинных сувениров жестко уткнулся в поясницу.
Я чувствовала себя потрясающе. Освобожденной. Открытой. Мысленно я сделала себе зарубку в голове – прыгать на Бэрронса сразу же, как только в очередной раз начну сомневаться или закрываться. Бэрронс – антидот от того яда, который меня отравляет.
Я подняла голову и оглядела комнату.
Если раньше в магазине еще оставалась целая мебель, то теперь таковой уж точно не наблюдалось. Когда мы дрались и трахались, выражая чувства телами, потому что слова для нас обоих перестали иметь значение, случилось нечто странное. В определенный момент на нас одновременно что-то нашло и мы перестали заниматься сексом, полностью сосредоточившись на завершении того, что начали незваные гости. Мы били, ломали, крушили.
То немногое, что Хранители оставили в целости, уничтожили мы сами. Мой айпод, который, как оказалось, все еще работал, был раздроблен пяткой на мелкие кусочки. Ковры располосованы когтями Бэрронса. Книжные шкафы, устоявшие под натиском Хранителей, теперь валялись на полу, а их содержимое вывалилось на ярко окрашенный пол.
На интуитивном уровне это было мне понятно. Кто-то разрушил наш дом. Приняв участие в уничтожении, мы попрощались с нынешним его воплощением. Мы устроили нашему книжному магазину подобающие похороны.
Мы горевали – яростью. Мы сожгли феникса дотла, чтобы он вновь мог воскреснуть.
Мы начнем заново. Мы с Бэрронсом всегда начинаем с нуля. Таковы требования к долгожителям.
Пока я лежала, размышляя, что и как я здесь сделаю заново – да, я до сих пор люблю ремонт и декорирование, ведь, как любит повторять один гениальный полубезумный король, нельзя выпотрошить собственную суть, – мне попался на глаза клочок бумаги, за которым я нагибалась на пороге за миг до того, как в меня угодила пуля. Листок явно попался кому-то под ноги, о чем свидетельствовал большой красный отпечаток каблука. Еще больше краски попало на него со сломанного подлокотника дивана, к которому он прилип.
