Звуки шагов были какими-то неправильными. Люди бежали, кричали. Джейда рванула в сторону, на линию скольжения, и пулей промчалась мимо него.
А если ее локоть и воткнулся ему в ребра, то всего лишь из-за спешки, не более того.
Глава 10
Ты считаешь, что владеешь мной,
Но тебе стоило бы знать меня лучше
[21]
В крошечном мирке телепортирующихся деревьев Джейда повстречала пушистого зверька, которого можно описать как помесь рыси с пухлой коалой, – с кошачьей мордочкой, мохнатой дымчато-серебристой шерсткой и толстым белым животом. Лапы у него были огромные, с толстыми и острыми черными когтями, а из торчащих заостренных ушей курчавились большие пучки серебристой шерсти.
Несмотря на свою упитанность, зверек оказался поразительно проворным – мог резво вскарабкиваться на деревья в те редкие минуты, когда они ненадолго останавливались, и преодолевать огромные расстояния на потрясающей скорости.
Он угрюмо сообщил, что из всех представителей его вида выжил он один.
Он непрерывно болтал, капризничал и был склонен к депрессивным комментариям практически по всем темам. Высмеивал ее множественные синяки, полученные от непредсказуемых постоянно перемещающихся деревьев, отчитывал за то, что она, без сомнения, устроит апокалипсис своими хаотичными авариями, и вдалбливал, что надо лучше управлять потоком.
Как сказал ей зверек – а его слова звучали невероятно обиженно и депрессивно, вероятно, потому что сам он был вечно обижен и депрессивен, – она не умела мысленно собраться, чтобы управлять потоком, но способна, хоть и с трудом, пробиваться сквозь одно из более высоких измерений. И как ей это удавалось, с учетом ее примитивности и неуклюжести, он определить не мог.
Она спросила, как его зовут, ни капли не удивившись странному способу коммуникации, который между ними возник, поскольку к тому времени видела слишком много несообразных вещей и уже почти ничему не удивлялась.
Он с пафосным отчаяньем провозгласил, что у него нет имени, но он не против его получить.
Со слезами, струящимися из огромных фиалковых глаз, он поведал, что его жизнь не имеет значения. Так что он предпочитает оставаться в восьмом измерении – которое она едва ли способна понять, учитывая, что даже с пятым у нее огромные проблемы, – где его никто не увидит, потому что там нет никого, кто мог бы видеть, а если кто-то невидим и одинок, ничто не имеет значения, даже само значение.
Он вернулся в третье измерение, как только почувствовал, что она там, признался он в промежутке между всхлипами. Он втайне надеялся, что сможет попросить ее прочесать пальцами его сбившуюся шубку (учитывая, что грязная оранжевая масса кудряшек на ее голове не была в полном беспорядке) и, возможно, подстричь ему ногти (не такие короткие и грязные, как у нее) – слишком острые, чтобы обгрызть, и уже начавшие болезненно врастать.
Она окрестила его «Шазам!»
[22], надеясь, что он дорастет до своей клички, превратившись из мрачного зверька в отличного компаньона. Позже она стала звать его Шазам
[23], поскольку волшебник нравился ему больше, чем супергерой.
Это происходило в ее первый год в Зазеркалье – так она его называла до того, как срезала волосы, когда все еще верила, что ее могут спасти, но была готова рисковать и завязывать знакомства с обитателями других миров, показавшимися ей разумными.
Застряв на несколько месяцев на планете Олеан, которая примерно в шесть раз меньше земной Луны, она путешествовала по маленьким континентам, пытаясь отыскать способ покинуть этот мир в компании мрачного, склонного к внезапным исчезновениям, мелко-капризно-требовательного котомедведя. Она училась всему, чему он мог – или желал – ее научить в промежутках между коматозными наплывами депрессии, которые сменялись тревожным запойным пожиранием всего, до чего дотягивались его когтистые лапки.
Депрессивный и капризный спутник приказал ей прекратить мысленно замыкаться в карте, а вместо этого расширять чувства и чуять преграды, возникающие на ее пути.
В итоге она наставила себе больше синяков, чем за весь период, когда передвигалась самостоятельно изобретенным способом.
Но однажды, с завязанными глазами и ноющими конечностями, подавленная и раздраженная его вечными упадническими комментариями по любому поводу – от зловещего предзнаменования в положении солнца на небе до неизбежного разрушения мира, прогнозируемого изгибами ветвей телепортирующихся деревьев, – она наконец начала видеть и понимать, что он имел в виду.
Благодаря Шазаму, Джейда теперь стоп-кадрировала без усилий: ощущая препятствия и ни с чем не сталкиваясь, она скользила по потоку так же гладко и легко, как на горке в аквапарке.
Здесь и сейчас, в аббатстве, передвигаясь в пятом измерении, она ощущала впереди огромную энергию. Это не Риодан, его она оставила позади, в кабинете.
Это был Фейри/не Фейри. Принц/не Принц.
Тридцать футов, препятствие приближается, двадцать пять, двадцать…
Она врезалась в сплошную стену и, отскочив от нее, вырвалась из потока, ловя руками равновесие.
– А, Дэни, – ласково усмехнулся Риодан. – Я тебя не заметил.
Она остановилась как вкопанная. Черта с два он ее не заметил. Она не стала тереть пальцами скулу, на которой, без сомнения, вскоре расцветет синяк. Она была оком шторма, но не штормом. Штормом – никогда.
– Я много лет назад поняла, что у тебя не такое острое зрение, как мне когда-то казалось, – бесстрастно ответила она. Он находился в потоке вместе с ней, а она даже не поняла. Она научится его чуять. Она избавится от этой уязвимости.
Его улыбка исчезла.
Хорошо. Она не среагировала. Она ответила. Она была Джейдой. Не той, кого он помнил. Краем глаза она уловила взмах крыльев и обернулась взглянуть на посетителя. В последний раз она видела Кристиана, когда тот лежал без сознания, и клан транспортировал его обратно в Шотландию вместе с останками его дяди.
Снежинки из радужного льда кристаллизовались из воздуха и начали падать, устилая вызолоченный Круусом пол аббатства. Температура резко упала, шестиламповый торшер на стене погас. Принц в горце был недоволен и влиял на окружающую среду.
– Джейда, он телепортировался внутрь! – воскликнула Бригитт. И беззвучно артикулировала у него за спиной: наши чары не работают, что за херня?
– Вольно, – сказала она своей первой помощнице, что означало: «Придержите пока что оружие». Кристиан уже не был тем, кем или чем являлся до проведенного на утесе времени. И хотя большую часть обратного пути из Германии он провел без сознания, она видела достаточно, чтобы понять: что-то его изменило, умерило дикость и безумие.
