Думаю, сны – это подсознательный способ разобраться с нашим опытом, вплести его в последовательное повествование, совместить подобное с подобным, в метафорическом смысле, – поэтому во время бодрствования мы можем функционировать с аккуратно распределенными прошлым, настоящим и будущим, о котором мы практически не думаем. Мне кажется, ПТСР возникает, когда случается нечто настолько сокрушительное, что сносит тщательно разложенные факты в полный хаос, путая повествование, заставляя дрифтовать, чувствовать себя потерянным там, где ничто не имеет смысла, пока со временем не найдешь, куда определить этот жуткий случай, чтобы сделать какие-то выводы. К примеру, понять, что кто-то пытается вас убить или что вы не тот, кем считали себя всю сознательную жизнь.
В моих снах есть дома, комнаты которых уставлены похожей ментальной «мебелью». Некоторые забиты акрами ламп, и, когда мне снится, что я смотрю на них, я переживаю все моменты, которые так или иначе освещали мою жизнь. Мой отец, Джек Лейн, тоже там: надежная, возвышающаяся надо мной башня фонаря, сделанного из позолоченной римской колонны с крепким основанием. И моя мама в этой комнате – грациозная кованая рама с шелковым абажуром, проливающая мягкие лучи нежных слов и мудрости, которую она пыталась вложить в Алину и меня.
Есть комнаты, в которых нет ничего, кроме кроватей. Практически во всех таких комнатах фигурирует Бэрронс. Темный, дикий, порой сидящий на краю кровати, опустив голову, и наблюдающий за мной из-под нахмуренных бровей. От его взгляда хочется эволюционировать или, возможно, деградировать до его состояния.
Есть также подвалы и подвалы под подвалами, где валяются вещи, которые я не могу толком рассмотреть. Иногда подземные помещения освещаются бледным светом, иногда теряются в бесконечной темноте, и я медлю, пока мое сознание не проникнет в сон, после чего я надеваю свой МакОреол и смело шагаю вперед.
«Синсар Дабх» тоже живет в моих подвалах. Я начала задумываться об этом очень часто, почти постоянно, чувствуя себя собакой, у которой в лапе засела колючка – так глубоко, что ее невозможно выкусить. Книга часто появляется в моих подсознательных пьесах.
Сегодня в ожидании Бэрронса, который должен привести алиноподобное существо, я вытянулась и заснула на шелковых простынях кровати со столбиками, в стиле короля-солнца, той самой, на которой Бэрронс оттрахал меня обратно во вменяемость.
И мне снилось, что «Синсар Дабх» во мне открыта.
Я стояла перед ней, бормоча себе под нос слова заклятия, которое, как я знала, нельзя использовать, но я просто не могла оставить его на блестящей золотой странице, потому что сердце болело невыносимо и я устала от этой боли.
Проснулась, пропитанная ощущением безнадежного ужаса и ошибки.
Я резко встала, соскребая остатки физически неприятного ощущения с основания языка. Во сне слова, которые я бормотала, были настолько четкими, а их цель настолько ясной, что я удивилась, проснувшись и не вспомнив ни слова из чертова заклинания.
И задумалась, как всякий раз за последние месяцы, можно ли меня заставить открыть запретную Книгу во сне.
Как я и говорила – я не знаю правил.
Я оглянулась, широко распахнув глаза и впитывая реальность, а не тени и страхи. В углу поблескивала рождественская елка – зеленым, розовым, желтым и голубым.
Стены Бэрронс оклеил несколько месяцев назад увеличенными фото моих родителей, нас с Алиной, играющих в волейбол с друзьями, дома, на берегу. К торшеру прикреплены мои водительские права. Комната раскрашена во все оттенки розового, которые когда-либо использовались в лаке для ногтей. А еще я наконец поняла, почему не могла найти половину одежды, которую взяла с собой в Дублин. Вещи лежали здесь, разобранные по комплектам. Боже, чего он только не делал, чтобы дотянуться до меня. Здесь были наполовину сгоревшие персиково-сливочные свечи – любимые свечи Алины – и они занимали почти все поверхности. Пол усыпан журналами мод и порнографией.
Ну да, настоящее логово, подумала я. Комната с наскоро устроенным душем, в который, я уверена, ему не раз приходилось затаскивать мою одержимую сексом задницу, поскольку пахло там нами.
Я нахмурилась. Это худшее из мест, куда можно привести дубликат моей сестры. Здесь повсюду напоминания о том, кто я, кто она и насколько неотъемлемой частью моей жизни она была.
Я склонила голову, тщательно прислушиваясь и используя последний день усиленных мясом Невидимых чувств.
Наверху были слышны шаги, звуки предмета, который волокут по полу, и вопли протеста. Никакого мужского ответа. Зверь волок замену моей сестры по ступенькам. Насколько я поняла, та могла разве что вопить. Хотя если бы это была Фея, притворившаяся моей сестрой, она бы не кричала, а устроила своего рода магический поединок. Мне хотелось узнать, где и как он нашел ее и пыталась ли она отбиваться.
Я вскочила с кровати и приготовилась к грядущему противостоянию.
***
Крики начались в подвале, громкие и полные страдания, за закрытой дверью.
– Нет! Не буду! Ты меня не заставишь! Я не хочу ее! – кричало существо.
Я пинком распахнула дверь и встала в проеме, глядя на самозванку. Та находилась у основания лестницы, которую Бэрронс блокировал, и на четвереньках пыталась взобраться обратно.
Она что, собиралась устроить ту же пьесу, что и на 1247 Ла Ру?
Сейчас притворится, что я привожу ее в дикий ужас, и я снова не смогу ее допросить?
Я подошла ближе, и она скрутилась в клубок, начала всхлипывать и хвататься за голову.
Я шагнула еще ближе, и ее внезапно стошнило, жестоко и резко, содержимое желудка выплеснулось на стену.
Бэрронс взбежал по лестнице наверх и запер за собой дверь. Я знала, что он делает. Трансформируется обратно в человека, без зрителей. Он никогда и никому, кроме меня, не позволял видеть смену его форм. Особенно Феям.
Я смотрела на плачущее подобие моей сестры, и меня наполняли горе оттого, что я потеряла, и ненависть к подобным напоминаниям, а также любовь, которая стремилась наружу, но знала, что это не тот случай. Совершенно безумный коктейль, предельно ядовитый. А подмена лежала на полу, держась за голову так, словно череп вот-вот выплеснет свое содержимое с той же силой, что и недавно желудок.
Я прищурилась. Было в этом нечто очень знакомое. Нет, не форма. Но то, как она выглядела, лежа вот так на полу, хватаясь за голову, словно…
– Какого дьявола? – прошептала я.
Оно наверняка не изучало меня настолько пристально! Оно не могло вести настолько глубокую психологическую игру.
Я начала пятиться, отходить, не сводя с существа глаз. Пять футов. Десять. Затем двадцать футов между нами.
Существо, притворявшееся сестрой, медленно убрало руки от головы. Его перестало тошнить. Дыхание стало более ровным. Всхлипывания стихли.
Я быстро подошла на десять футов, и оно снова закричало, громко и пронзительно.
