Через какое-то время она с усилием вынырнула из сонной ямы и поняла, что по-прежнему лежит на матрасе, свет из прямоугольника под потолком теперь сочится черный, а откуда-то доносятся мужские голоса. Они говорили на незнакомом ей гортанном языке, однако отдельные слова Катя почему-то понимала. А потом до нее вдруг дошло: да это же хозарский язык, который она учила когда-то в тщетной попытке спасти Ленчика!
[38]
Но Катя ведь, кажется, находится в Испании? А откуда здесь, в Испании, хозары?
Однако ей было тяжело размышлять на эту тему, голова болела, и она стала вслушиваться в доносящийся до нее диалог мужчин, пытаясь понять, о чем они говорят, – тем более что разговор, кажется, непосредственно касался ее судьбы.
– Уходим, – сказал один другому на хозарском.
– Вколем ей еще дозу?
– Не надо.
– Давай ее трахнем. А потом – горло ей перережем.
– Нельзя. Брайан не велел.
– Слушай, Брайан что – проверять будет?
– Здесь не горы, а Запад. За кровь ответить можем.
– Не могу поверить, что брат Ахмет крови боится. И отомстить неверной не хочет.
– Крови никогда не боюсь. Но мы с тобой можем миссию не выполнить. Денег не получим. А кровь, не волнуйся, еще дальше будет – если тебе крови хочется.
Катя лежала, ни жива ни мертва, слушая этот диалог. Голоса доносились откуда-то совсем близко – но говоривших не было в комнате. И они явно не были галлюцинацией после тяжелого сна.
«Что делать? – лихорадочно подумала девушка. – Что делать, если они придут ко мне – убивать?» Она попыталась пошевелить рукой – та была словно ватная, слушалась плохо. Но, превозмогая себя, Катя все-таки дотянулась до кармана джинсов. В нем была английская булавка – от сглаза. Катюша достала ее и потихоньку раскрыла в кармане.
Она дорого продаст свою жизнь. Если хозары решат с ней что-нибудь сотворить, по крайней мере один из них недосчитается глаза – а может, и своего мужского достоинства.
Катя почувствовала, как в комнату кто-то заглянул, – и притворилась спящей. Затем в прихожей раздался топот ног – и хлопнула входная дверь.
И она вдруг поняла – может быть, по запаху, который унесли с собой хозары? – что те ушли. Что больше никого, кроме нее, в квартире нет. У Кати даже не достало сил радоваться, и она – неожиданно уснула: наверно, доза, о которой говорили мужчины, еще действовала.
Проснулась Катя от солнечного луча, падавшего через мансардное окошко прямо ей в лицо. Голова, руки, ноги, плечи были тяжелыми – будто она все тело, вместе взятое, и голову в придачу отлежала.
Катя тихонечко сползла с матраца. Поднялась на ноги.
В комнате было пусто. Кроме ее матраца – ничего.
Она, пошатываясь, вышла на кухню. Там – тоже никого и ничего, только стоит на кухонном столе двухлитровая опорожненная бутыль вина да на целлофановом пакете из магазина «Ашан» засыхают недоеденные кусочки сыра. В кухне, как и в комнате, окно тоже было косым, мансардным, расположенным под самым потолком: не выглянешь, не разглядишь, где она находится.
От невеликих усилий – встать, пройтись – закружилась голова, появилась одышка. Неизвестно, что там ей вкололи хозары, но отходняк от средства был дай бог.
Катя заглянула в крохотную ванную комнату: колонка, сидячая ванна, унитаз. Плеснула себе в лицо пару пригоршней воды. Зеркала в ванной не было, поэтому понять, как выглядишь, невозможно – но она и без зеркала знала, что смотрится, скорее всего, довольно хреново.
Катя вышла из ванной и осторожно тыркнулась в еще одну дверь – похоже, входную. Та оказалась открыта. Катю никто не стерег.
Тут она спохватилась: а где ее сумка? Обошла всю квартирку. Нигде нет. Ну, ясно: хозары прибрали к рукам. Сволочи. Там и кошелек с частью наличных, и кредитки, и духи с косметикой.
Тут она глянула на запястье и обнаружила, что недостает часов. Жалко. Любименькие золотые часики от Картье.
Ну да ладно. Слава богу, что сама цела. А ведь ее судьба, судя по хозарскому диалогу, висела на волоске.
И Катя распахнула дверь квартирки, где провела в заточении неизвестно сколько времени. За дверью оказался старинный подъезд с облупленными стенами, истончившимися от времени ступенями и, разумеется, безо всякого лифта.
Преодолев восемь пролетов вниз, Катя оказалась на древней, совсем не в мадридском стиле, улице. Она была узкой – словно улочки в Венеции – правда, в отличие от плоской Венеции, круто карабкалась вверх. Старые дома дремали по обе стороны. И яркое солнце падало искоса в ущелье улицы. Было по-утреннему зябко, и – ни единого прохожего не видно вокруг.
А, вот, идет один. Мальчишка лет четырнадцати. Тащит за спиной рюкзак. Это хорошо, что парень такой юный. Молодые люди, в отличие от стариков, везде (ну, может, кроме России) английский понимают.
– Парень, не подскажешь, который час? – спросила Катя юнца на языке Шекспира.
– Que’?..
[39]
А, время… – Мальчик с гордостью глянул на свое запястье, где сияли новенькие электронные «Касио», и ответил по-английски: – Половина восьмого.
– Утра?! – изумилась Катя.
– Ну конечно.
– А день какой?
– День? Хм. Пятнадцатое марта, вторник.
Вчера, когда ее похитили хозары, был понедельник, четырнадцатое. Значит, Катя проспала полдня, вечер и ночь.
– А не подскажешь, мальчик, где я нахожусь? Какой это город?
Юнец изумился, но ответил:
– Толедо.
– Толедо?! А до Мадрида отсюда далеко?
– Километров сто.
Тут мальчик внимательно всмотрелся в лицо Кати и пробасил своим еще не оперившимся, временами срывающимся на фальцет голосом:
– А ты, похоже, неплохо развлеклась сегодня ночью, крошка! Не хочешь продолжить со мной? Только у меня нет денег – давай за интерес, а, лапуля? – Он протянул к ней свои ручонки. – Давай просто так подженимся?
– Вали отсюда, сынок! – грубо отвечала Катя. – Женилку себе сначала отрасти!
И, круто развернувшись, пошла вниз по улице. (Подъем она в своем состоянии, пожалуй, и не одолела бы.)
Резвый малыш засвистел вслед и заулюлюкал, передразниваясь, противным голосом:
– А ско-олько сейчас времени? А како-ое сегодня число? А где-е я нахожусь?
Катя ускорила шаг.
Леня
Американцы, как оказалось, завезли Ленчика на окружную дорогу, огибающую Мадрид. Слава богу, они (цивилизованные люди!) оставили в неприкосновенности и его кошелек, и мобильник.
