Семьи у нее нет, она одинока. Все еще разбита горем. Вполне могла бы покончить с собой. Таких уйма. Хорошо бы нанести визит этой тощей сучке – нагрянуть внезапно, когда она будет в постели. Стиснуть ее костлявую шею, сдавить выпирающие сухожилия и смотреть, как стекленеют ее глаза. Но прежде нужно навестить еще кое-кого…
Толпа подкатила к станции метро «Бонд-стрит» и застопорилась. Эрика мало-помалу протиснулась под большой козырек и встала, дожидаясь, когда толпа тронется с места. Незнакомец в давке подобрался к ней вплотную и сунул в карман ее кожаной куртки аккуратный белый конверт. Через несколько секунд затор у входа на станцию рассосался. Незнакомец отошел от Эрики и смешался с толпой: обычный человек, спешащий по своим делам.
Глава 28
Эрика вышла из вестибюля железнодорожной станции Брокли и растерялась, впервые увидев свой новый дом при дневном свете. На улице было оживленно. Фургон национальной почтовой службы, проехав мимо, остановился у одного из почтовых ящиков. Из фургона вылез розовощекий молодой почтальон. Он открыл почтовый ящик, из которого вывалился целый мешок писем. За уличным столиком перед кафе напротив сидели две женщины. Кутаясь на холоде в теплые куртки, они курили. На краях их чашек из белого фарфора виднелись следы красной губной помады. К женщинам подошел симпатичный молодой официант с пирсингом на губе. Забирая с их столика пустую посуду, он что-то сказал, и женщины визгливо засмеялись.
Эрика, порывшись в сумке, достала сигареты. Закурила, руки от холода дрожали. Пока она ехала в поезде, чувство тревоги усилилось. Сердце грохотало в груди, и на все вокруг она смотрела будто через мутное стекло. Симпатичный официант все еще болтал с женщинами, те непринужденно флиртовали с ним.
– Ой, нет, нет, нельзя, – раздался рядом чей-то голос.
Эрика оглянулась. Возле нее стоял мужчина с брюшком и седоватыми усами. На нем была форма сотрудника компании «Юго-Западные железные дороги».
– Простите, вы это мне? – осведомилась Эрика.
– Надеюсь, милая, вы не хотите раскошелиться на штраф в тысячу фунтов?
– Что? – переспросила она, чувствуя головокружение.
– На вокзалах курить запрещено. Но я знаю, как решить вашу проблему. Вам нужно просто отойти на один шаг. Ну же, вперед.
Озадаченная, Эрика шагнула вперед.
– Ну вот, милая, проблема решена, вы больше не на территории вокзала! – Железнодорожник показал ей куда-то под ноги. Эрика увидела, что она теперь стоит на гладком асфальтированном тротуаре, который тянулся мимо вокзала.
– А-а, ну да, – смущенно произнесла она.
Железнодорожник рассматривал ее настороженным взглядом. Когда она сообразила, что он оказал ей любезность, было поздно: он уже удалялся, что-то бормоча себе под нос. Затягиваясь сигаретой, Эрика нетвердой походкой потащилась прочь. Сердце стучало все быстрее и быстрее. Женщины в кафе теперь изучали винную карту, смеясь и переговариваясь с симпатичным официантом. Какой-то старик у газетного киоска на углу улицы вращал металлическую стойку с поздравительными открытками. По тротуару медленно шли, о чем-то увлеченно беседуя, две старушки с тяжелыми хозяйственными сумками.
Чтобы не упасть, Эрика ухватилась за низкую ограду у одного из домов. Ей вдруг пришло в голову, что она понятия не имеет, как быть «нормальным» человеком. Она не боялась трупов, умела допрашивать насильников, знала, как реагировать на плевки и отражать нападение с ножом, но вот жизнь в реальном мире в качестве обычного члена общества ее пугала. Она не представляла, как можно жить в одиночестве, без семьи и без друзей.
Эрика с новой силой осознала всю грандиозную значимость своего поступка. Она фактически сорвала пресс-конференцию, созванную в связи с расследованием громкого убийства. А вдруг она ошибается? Эрика поспешила домой. Головокружение усиливалось, шея под воротником куртки покрылась каплями холодного пота.
Поднявшись в свое новое жилище, Эрика рухнула на диван. Комната вращалась, на глаза с боков начинали наползать размытые пятна. Она проморгалась, обвела взглядом маленькую гостиную. Пятна скользили вместе со взглядом. Ощутив спазм в желудке, Эрика кинулась в ванную. Едва успела добежать до туалета, как ее тут же стошнило. Опустившись на колени перед унитазом, она тужилась и тужилась, давясь рвотой. Потом спустила воду, прополоскала рот, держась за края раковины, потому что пол под ногами кренился и качался. Из зеркала на нее смотрело жуткое отражение: запавшие глаза, бледно-зеленая кожа. Плавающие пятна множились, затуманивая зрение. Лицо в зеркале превратилось в размытую кляксу. Что с ней происходит? Держась за стену, потом за дверной косяк, она проковыляла в гостиную и от двери метнулась к дивану. Перед глазами теперь уже висела пелена. Эрика наклонила голову, периферийным зрением пытаясь отыскать свою кожаную куртку, которая свисала с подлокотника. В одном из карманов нашла свой мобильный телефон. Все так же клоня голову, рассмотрела, что аппарат выключен – она так и не включила его по окончании пресс-конференции.
В голове шумело, к горлу подступала тошнота. Эрику охватила паника. Она умирает. Она умрет в одиночестве. Эрика нащупала кнопку в верхней части телефона, нажала на нее, но крутящийся диск на дисплее показывал, что идет загрузка. Она упала на диван лицом вниз. Ею владел ужас. В затылке появилась острая боль. Эрика поняла, что у нее, возможно, начинается мигрень. В этот момент комната завертелась, как шальная, а потом она провалилась в черноту.
Глава 29
Эрика барахталась в темноте, ощупью пробираясь к источнику звучавшего вдалеке звона. Казалось, трезвон приближался, а потом в ушах раздался хлопок, и зазвенело где-то совсем рядом с ее головой. Щекой она прижималась к чему-то мягкому, источавшему слабый запах жареной пищи и сигарет. Колени упирались в жесткий деревянный пол. Она села на корточки, подняла голову, сообразив, что находится в своем новом жилище. Звонил телефон. Стемнело. В голое окно светили уличные фонари.
Телефон продолжал мигать и вибрировать на журнальном столике, а потом затих. Во рту пересохло, голова ужасно болела. Эрика с трудом поднялась на ноги и подошла к раковине. Выпив большой стакан воды, она поставила его на стол и сразу вспомнила все, что с ней произошло. Обнадеживало лишь то, что к ней вернулось нормальное зрение. Телефон опять зазвонил, и, подумав, что это Марш, она ответила, желая покончить с этим раз и навсегда.
– Эрика? – раздался в трубке знакомый голос. – Это ты?
Она еле сдержала слезы. Звонил отец Марка, Эдвард. Она и забыла, как похожи их голоса. У него тоже был теплый йоркширский выговор.
– Да, я, – наконец промолвила она.
– Я знаю, много времени прошло… в общем, я звоню, чтобы извиниться, – сказал Эдвард.
– За что?
– Много чего наговорил тебе. Теперь жалею.
– Ты имел на то полное право, Эдвард. Видеть себя не могу… – Непроизвольное сокращение диафрагмы, и вот она уже всхлипывает, икает, захлебывается словами, пытаясь объяснить человеку, которого она любила как родного отца, что она горько сожалеет о том, что ей не удалось защитить его сына.
