Девушка отворила дверь в гостиную. Он сидел в кресле, с голым торсом, босой, но в джинсах. В пепельнице дымилась сигарета. На коленях он держал гитару, притоптывал босой ногой, наигрывал и напевал. Он увидел ее, расплылся в улыбке: «О, Натали!» А ей опять стыдно стало – что он подумает о ней, обо всех советских девушках в ее лице! Но он не дал ей возможности помучиться угрызениями. Немедленно воскликнул: «Я написал песню! Я посвящаю ее тебе, Ната!»
И, безо всякой паузы, не давая ей возможности вклиниться с вопросом или разговором, заиграл и запел: обычным, ничуть не выдающимся, но берущим за душу баритоном. А она села на диван и стала жадно впитывать его слова, его песню – ей, конечно, уже посвящали стихи, одноклассник бросил однажды в почтовый ящик Васнецовых целую поэму. Но что тут сравнивать! Тут для нее пел и играл один из битлов песню, написанную лично для нее! У кого хочешь могла голова закружиться – у нее и закружилась. Она прослушала сонг в тумане восхищения и стыда, запомнила только пару слов: «Натали», «сноувайт», «сноу-гёл», «сноу-вайф».
А потом – случаются ведь в жизни великие озарения, не все дурочкой, малолетней жертвой ей себя чувствовать! Она схватила с письменного стола листок и карандаш, положенный здесь на случай, если кого-то из московских генералов и конструкторов осенит гениальная идея о повышении обороноспособности Отечества. Даже в самом страшном сне не мог предположить начальник ФХЧ (финансово-хозяйственной части), что любовно заточенные карандаши будут использоваться в генеральском домике для записывания популярных песен, с помощью которых вероятный противник разлагает как собственную, так и советскую молодежь. Да еще записывать их будут – на казенной бумаге! – из первых, что называется, уст!
И Наташа попросила:
– Спой еще раз.
И когда он охотно вновь стал петь, бросилась записывать за ним и слова и аккорды песни – зря она, что ли, на УПК занималась стенографией и машинописью, а помимо фоно осваивала еще и гитару. И когда он закончил – песня уже была схвачена – заперта в клетку букв, слов и аккордов.
– Подпишись, – сказала она ему, протягивая листок. И он подписался, и поставил число, и сверху написал: «Для Натали, моей дорогой русской Белоснежки». А когда царственным жестом протянул ей назад листок, сказал:
– Ну вот, можешь считать, что ты себя обеспечила.
– Почему это? – не поняла она.
– Мои автографы уже недешево стоят у знатоков. А тут – целая песня.
– Не забывай, что ты находишься в Советском Союзе, – усмехнулась девушка. – Здесь автограф модного буржуазного музыканта не может принести ничего, кроме неприятностей.
– Тогда давай листок назад, – предложил, улыбаясь, он. – Я подарю эту песню какой-нибудь другой девчонке.
– Нет уж! Что подарено, то подарено! А если ты эту песенку еще кому-нибудь посвятишь – я тебя из-под земли достану и выцарапаю оба твоих бесстыжих глаза!
– Ах, так! – воскликнул он.
– Да, так! – сказала она.
Он вскочил и заключил ее в свои объятия. А потом позволил соскользнуть простыне, отбросил ее, подхватил Наталью на руки и отнес в постель.
…И сколько она потом ни интересовалась дискографией «Битлз» – сначала как цельной группы, а позже каждым музыкантом в отдельности, ни разу ей не довелось услышать еще раз ту песню, что она записала ледяным морозным утром в феврале шестьдесят восьмого года. Скорее всего (заключила она, понимая его и вправду легкомысленный характер), он о своем потенциальном хите просто-напросто забыл. Так и остался листок, заложенный в ее «Энциклопедический словарь» на букву «б» («Битлз»), единственным свидетельством того, что песня «Сноувайт Натали» когда-то существовала на свете.
Часть II
Дочка
12. Пограничный жезл
Двадцать четыре года назад. Август 1986 года
СССР, Черноморское побережье Кавказа
Монина Юлия Валерьевна
Звезды насмешливо перемигивались в вышине. До рассвета и тепла (по словам поэта) оставалось еще тысячелетие, однако южная ночь оказалась столь горячей, что порой думалось: пусть она длится! Пусть и вовсе не рассветает!
Время от времени по черной поверхности моря проносился ослепительный прожекторный луч: доблестные советские пограничники следили, чтобы никто не проник на территорию социалистического лагеря, а еще пуще – чтобы никто его, лагерь, не покинул. Когда луч подбегал ближе, обнаженные парень и девушка пригибались и полностью скрывались за огромным валуном – казалось, специально созданным для того, чтобы уберегать от посторонних глаз контрабандистов и влюбленных. Их и не замечали. А может, видели – но патрулю было лень идти и выгонять молодежь с берега. Советский Союз потихоньку рассыпался, об этом пока еще никто не подозревал, но даже элементарные процедуры, как то: проверка документов у подозрительных лиц в пограничном районе – исполнялись через пень-колоду, а порой не выполнялись вовсе.
Юноша по имени Михаил чувствовал себя здоровым, веселым и бодрым – как только может чувствовать себя восемнадцатилетний парень после трех ну очень близких встреч с прекрасной девушкой. Из благодарности за ее податливость и страстность он даже готов был выслушать странный и казавшийся бесконечным (хоть и занимательным) рассказ подруги.
Переживания Юлии в то же самое время были, как водится у девушек, гораздо многообразнее и сложнее. Она, конечно, любила красавчика Мишу и была счастлива от того, что добилась своего и он принадлежит ей. Довольно приятным оказалась для Юлии-Джулии и телесное родство с ним. Однако сейчас, дойдя до самой крайней близости, она особенно остро понимала, что Михаил – довольно ограниченный и недалекий шалопай – ей, по большому счету, совсем не пара. И еще она чувствовала, что, возможно, сегодняшняя первая ночь станет для них обоих и последней. Кому, как не случайному попутчику, поведать историю, которую не рассказывала еще никогда и никому.
– Ну, ты заливаешь!.. – воскликнул наконец Мишка.
– В каком смысле – заливаешь? – голос Юлии заледенел.
– Ты прям писательница настоящая! Тебе бы романы строчить заместо Дюма.
– Не веришь?! – Девушка вдруг рассвирепела.
– Чему верить-то? Охо-хо! Этой бодяге про битлов?
Юлия вскочила с подстилки, схватила из-под ног огромный округлый камень и даже слегка обозначила замах в сторону возлюбленного.
– Ты не веришь?! Ты – мне?!
– Э-э, потише!
Юлия нагая, с камнем в руке, выглядела по-настоящему разгневанной, словно амазонка или Артемида. Впрочем, юноша слыхал только, причем краем уха, про амазонок, а в античных богах совершенно не разбирался, и об Артемиде понятия не имел. Однако чутье подсказывало: он очень легко может получить сейчас булыжником в висок.
– Все-все-все! – пошел он на попятный. – Я верю тебе, верю!
