– Господа, – вдохновенно воскликнул кто-то совсем рядом, – хватит! Сроем эту поганую Лубянку с лица земли! Вперед, друзья! На приступ! Ура!
И все, кто был рядом, хором закричали «ура!» – и вдруг качнулись в сторону Джулии и маленькой Мишель.
– Вперед, штурмуем! Ура! – воскликнул тот же человек, и многоголовая толпа вдруг хлынула прямо на девушку с ребенком на руках. Джулия даже не успела испугаться. Вместо того она мгновенным озарением вдруг увидела, ЧТО случится дальше.
Итак, сейчас вся эта толпа ринется на штурм КГБ. Она выломает двери и не встретит никакого сопротивления. Здание окажется безлюдным и хмурым. Тысячи людей растекутся по пустынным коридорам, спустятся в подвалы, начнут ломать двери в кабинеты. Потом из разбитых окон на улицу полетят бумаги. В конце концов в здании начнется пожар…
Но для начала толпе, бросившейся было на штурм Лубянки, придется затоптать оказавшихся на ее пути Джулию и маленькую Мишель. И Юлия тоже очень ясно представила, как все будет: сейчас люди просто собьют их с ног. С дочкой на руках Юля не сможет бежать или сопротивляться. А толпа не даст им подняться. Люди пробегут по ним, забьют, затопчут… И Юлия в преддверии ужасного и неотвратимого конца только и успела что спустить на землю дочь, и попыталась защитить ее своим телом. И – закрыла глаза.
И вдруг кто-то совсем рядом воскликнул: «Долой Феликса!» Другой мужской голос поблизости поддержал: «Долой Дзержинского с площади!» А третий выкрикнул: «Сроем к черту поганый памятник!» Первый снова откликнулся: «Долой Дзержинского!» И сначала те три голоса, а затем многие вокруг стали скандировать: «Долой! Долой!» – и развернулись уже не к зданию КГБ, а лицом к бронзовому Дзержинскому.
Момент для штурма цитадели КГБ был упущен. Внимание толпы – отвлечено. Цель – достигнута. И Юля с дочкой были спасены. Девушка очень остро ощутила это. Ее стало знобить. Она стала выискивать глазами тех, кто своими лозунгами отвлек внимание многоголовой гидры от мысли о штурме здания – и тем спас ее с ребенком. И вдруг она увидела, что по направлению к ней пробирается сквозь толпу не кто иной, как старый ее приятель и неудавшийся муж Евгений. Он подошел, улыбнулся Мишель и горячо заговорил, обращаясь к Юле:
– Не могу сейчас уйти с вами, можешь считать, что я здесь – на работе. Но я тебя никуда теперь не отпущу. Я заеду к вам домой. Завтра. Ты живешь все там же?
– Там же. А твоя жена?
Он махнул рукой.
– Считай, у меня ее нет.
И назавтра он, как сивка-бурка вещая каурка, стоял на пороге ее квартиры с розами в правой руке. И, глядя на него, – Женя снова, как некогда, излучал безоговорочную влюбленность, – Юлия каким-то прозрением, интуитивной вспышкой поняла: «Он – мой. Теперь он будет моим, и я его никогда и никуда не отпущу!»
А потом он повез ее в ресторан «София» (что находился на площади Маяковского) и там заботливо подкармливал деликатесами – черной икрой во льду, мясным ассорти с шипящей сковородки. И рассказывал Юлии о своей жизни – кажется, без утайки, – и делился с нею планами на будущее – а планы его, все как один, были связаны с Джулией. С Джулией и Мишель.
20. Опять Васнецов исполняет роль комментатора
Наши дни
Синичкин Павел Сергеевич
– В жизни любого общества и любого государства случаются моменты, – рассуждал Петр Ильич Васнецов, прогуливаясь рядом со мной по улочкам дачного поселка Щербаковка, – когда они (общество и государство) словно замирают в нерешительности прежде, чем пойти тем или другим путем. Словно бы они находятся на распутье. На развилке. Один из таких моментов был, как я уже говорил, связан с приездом в нашу страну битлов. Я уверен: если бы осуществился наш с Леонидом Ильичом план и они проехали бы по СССР – вся история страны могла бы пойти по иному руслу!
Я ничего старику не ответил, да он и не нуждался в моей реакции, толковал о своем.
– Второй пиковый момент – тот вечер двадцать второго августа девяносто первого года. Ведь если б тогда внимание толпы не отвлекли (в том числе и Евгений, будущий муж моей внучки Юлии), не переключили на памятник Дзержинского, на его снос, что бы тогда произошло?
Он задал свой риторический вопрос как опытный трибун, явно не ожидая ответа. А я все-таки вылез:
– Никто не знает, что было бы. История сослагательного наклонения не имеет.
– Молодой человек! – остановился в возбуждении старец. – Конечно, вы правы! Абсолютно правы! Но все же!.. Мы ведь не фантазируем, мы опираемся на факты, исторические сведения, источники!.. Так вот, я больше чем уверен: если бы тогда толпа пошла на штурм штаб-квартиры КГБ – народ безо всякого сопротивления захватил бы ее. Никто не мог, да и не хотел тогда защищать чекистов, даже они сами. А если б заняли Лубянку – тогда бы достоянием гласности стали если не все тайны режима – самые одиозные документы к тому моменту уже уничтожили, – но многие, очень многие не успели. И они оказали бы такое воздействие на публику, что это привело бы к самым радикальным последствиям. Поверьте мне!
– Ну, и какими же, интересно, могли быть последствия? – спросил я, подыгрывая ему.
– Первым и главным, – немедленно ответил бывший партийный лидер, – было бы полное запрещение, как преступных организаций, КПСС и КГБ. Вторым следствием стало бы – я в этом убежден! – принятие закона о люстрации. То есть ни один человек, связанный в прошлом со спецслужбами, никогда не имел бы права стать государственным чиновником. А так как в ту пору просто не имелось тех, кто с ними, партией и комитетом, не был связан, пирамида власти вся бы переменилась. Вся! Потому что и тогдашнему кумиру, вождю демократов, Ельцину, пришлось бы уйти в отставку. И уж тем более всей той шелупони, что его окружала. Кого бы, вы спросите, в таком случае призвали б на царство? Я не знаю. Можно только гадать. Тех, кто тогда был не запятнан связями с КГБ и КПСС, можно по пальцам пересчитать… Что ж, вероятно, им стал бы кто-нибудь из варягов… – вздохнул Васнецов. – Новых варягов двадцатого века.
– Что случилось, то случилось, – пожал я плечами.
Болтал старик, конечно, захватывающе, заслушаешься. Но меня куда больше интересовали не история, не аналитика – а события, имевшие место в совсем недавнем прошлом. Зачем мне домыслы Васнецова! Что с них взять! Если бы да кабы, да во рту росли б грибы. Или – если бы у дедушки были колеса, он был бы не дедушка, а трамвай.
Часть III
Внучка
21. Почти свидание
Наши дни
Синичкин Павел
С тех пор, как нашу коммуналку на Пушкинской расселили, я нечасто бывал в центре. Намеренно. Потому что каждый раз, как приезжал – расстраивался. Москва изменялась, модифицировалась, трансформировалась – и теперь переродилась окончательно. Ничего общего с тем городом, где я жил и который хорошо помню, не осталось.
