– Представления не имею, о чем вы говорите. А почему вы, кстати, сразу Мишель вспомнили?
– Вы первая, еще в Сети, начали.
– А может, на воре шапка горит?
– Что-о-о?!
– Мишель хочет понять, кто ее ограбил. Уж не вы ли, Иван Иваныч?
Лучшая защита – это нападение, так я учил мою помощницу. А на контрагента наезжать полезно – человек обиженный и оскорбленный порой теряет защитную маску.
– Ограбили? – довольно натурально изумился Иванов. – Правда, что ли? Квартиру обчистили? Дачу?
– Квартиру. И знаете, что вынесли? Наряду с шубами и драгоценностями.
– Ну?
– Автограф битла.
– Ах, это…
– Вы знали о его существовании?
– Да знал, конечно. Какая-то бумажка…
– То есть вы не верите в ее подлинность?
– Конечно, нет. Любой пацан способен такое нацарапать.
– А у вас есть подозрения: кто мог Мишель обокрасть?
– Любой.
– Н-да? А кто наводчик или наводчица?
– А зачем нужен наводчик, чтобы ограбить пятикомнатную квартиру на Чистых прудах?
– Дверь была не взломана, а открыта ключом.
– Ах, вот как!
– Может, вы подозреваете кого-то? Толмачеву, например?
– А кто это?
– Особа, что живет с дедом Васнецовым.
– Я ее и не видел ни разу.
– Может, Василиса Станиславовна не внушает вам доверия?
– А это что за зверь?
– Вы должны бы знать. Приходящая уборщица.
– Да, была какая-то… Представления не имею.
– Может, Желдин?
– Ее нынешний? Знаете, если б я еще питал к Мишель чувства, я бы сказал: наверняка он замешан! Пусть его помурыжат, потягают в ментовку. Но так как я теперь к этой овце абсолютно равнодушен, не буду брать грех на душу. Скажу: представления не имею, что у гражданина Желдина за душой. Мог он обокрасть свою девчонку? Наверно, да. Времена нынче такие, – философски заметил он, – все способны на всё.
…О разговоре с Вано Римма доложила мне вечером. Мы специально встретились у Сретенских Ворот – я возвращался по проспекту Мира из Щербаковки, а потом довез девчонку до дому, на Академическую. Платье и впрямь оказалось эффектным, и оно оттеняло ее огненную гриву. И обнаженные руки и плечи тоже действовали. Я продолжал думать о том, что Римка поведала мне вчера, и понимал: замужество сильно под вопросом, а переспать с ней я очень даже не прочь. Только вот не станет ли это шагом на пути к загсу? И как скажется на наших служебных взаимоотношениях? Смогу ли я, допустим, в дальнейшем отчитывать ее за опоздания?
Когда помощница доложила мне о разговоре с Вано, я спросил:
– А какое у тебя сложилось общее впечатление? Он – чист?
– По нашему делу – да.
– За базар, как говорится, отвечаешь?
– На сто процентов. Подозреваемые так себя не ведут. Я его прокачивала. Однако мимика, жесты, интонации – все чисто.
Римка увлекалась прикладной психологией. Анализировала невербальные реакции подозреваемых. Даже уговаривала меня поставить в нашем офисе скрытые камеры и снимать допросы – опросы. Я тоже к тому склонялся – ведь еще ни разу, по большому счету, моя помощница меня не подвела. Сначала я брал ее с собой на разговоры, и она тихо сидела в уголочке. Теперь стал, как видите, разрешать работать самостоятельно. И она рапортовала мне: кто откровенен, а кто врет или что-то скрывает. И даже – кто виновен. И не было пока ни одного случая, чтобы ее метод дал осечку.
А Римма тем временем продолжала:
– Но кое в чем Вано врет. Мишель он еще из своего сердца не выкинул.
– Ты так считаешь, потому что веришь в вечную любовь, – подколол я Римку.
– В вечную – нет, – спокойно парировала она. – Просто в любовь – да. И если согласиться с гипотезой, что она, любовь, существует – вряд ли Иванов станет делать девушке гадости. Натура у него – неподлая. Он не грабил.
– Хорошо нам, частным сыщикам, а? В отличие от следаков, которым все доказывать надо. Покажется, что человек не разлюбил – мы с него подозрения снимаем.
Рыжекудрая красотка пожала плечами:
– Подход не хуже милицейского, когда самооговор дубинкой выколачивают. Говорю тебе – Иванова вычеркивай.
– Я на тебя полагаюсь.
– Я тебя когда-нибудь подводила?
Мы подъехали к Римкиной пятиэтажке, и она спросила:
– Зайдешь? Кофейку выпить?
– Нет, спасибо.
– Ну, как хочешь.
Вот именно. Как хочешь. Если о том, чтобы оказаться в постели с Риммой, я размышлял отвлеченно, то по-настоящему хотел – другую. Перед моим внутренним взором маячила Мишель: красивая, уверенная в себе, богатая. Это неправда, что мужикам безразличен социальный статус их избранниц. По мне обеспеченная всегда лучше, чем бедная. Но не потому, что я хочу проехаться за чужой счет. Просто богатые выглядят лучше: причесочка, одежка, пилинг, макияж, маникюр… Да и держатся увереннее. И смеются чаще.
Однако пока у меня не было повода, чтобы встретиться или хотя бы позвонить Мишель. Я надеялся, что после моего завтрашнего дельца предлог появится. Потому как пришла мне в голову одна идейка…
…Назавтра я занял наблюдательный пост в городском поселении Щербаковка (как официально назывался нынче дачный поселок, где проживал товарищ Васнецов). С местом слежки и легендой прикрытия, конечно, были трудности. Представьте: длинная дачная улица, по которой проезжает три машины в час. С одной стороны улочки на целый квартал растянулся забор Васнецова. С другой – аналогичный кирпичный. За ним, за деревьями, угадывались очертания понтовейшего особняка. Если я оставлю свою машину на обочине, двигатель придется держать включенным – без кондиционера не обойдешься. Однако авто с работающим движком и тонированными стеклами уже минут через пятнадцать привлечет к себе живейшее внимание.
Поэтому мне пришлось заняться маскарадом.
Во время предыдущего визита к партайгеноссе я заметил неподалеку от его дома недорытую канаву. На дне ее торчала пара асбоцементных труб. Края траншеи уже стали осыпаться, из чего я сделал вывод, что разрытой землей давно никто не интересуется. А раз так – мала вероятность, что о ней вспомнят именно сейчас. Я мирно припарковал свой автомобиль на прежнем месте, на боковой улочке. Переоделся в соответствии с коллекцией «гастарбайтер, сезон весна-лето»: джинсы оставил, сигнальный жилет на голое тело, на ноги – резиновые шлепки. Прихватил с собой лопату. В полиэтиленовый пакет положил воду, завтрак и еще кое-что. Затем отправился в сторону канавы, воткнул в грунт лопату и сел рядом на картонку, свесив ноги в траншею.
