Маньчжурским фермерам японцы настоятельно рекомендовали отказаться от посадок соевых бобов, этого «хлеба Маньчжурии», и выращивать опийный мак, из которого, помимо самого опиума, производили и морфий, и героин. Так, в провинции Жэхэ с самолетов разбрасывались листовки, в которых активно поощрялось выращивание опиумного мака.
Причем после таких рекомендаций ежегодно площади, предназначенные для посевов опиумного мака, заметно увеличивались. Году в 1936 в семи провинциях Маньчжоу-Го были заметно увеличены площади под посевы опиумного мака, возросло его производство, а затем была юридически уствновлена легальная монополия на специальную продажу опиума.
Это было даже зафиксировано в Докладе комиссии Лиги Наций от 12 июня 1937 года:
«…В трех северных провинциях Китая площади, предназначенные для посевов мака, увеличились на 17% по сравнению с 1936 годом. Предполагаемый валовой доход от правительственной продажи опиума в 1937 году на 28% выше, чем в 1936 году». Вы не могли увидеть маковых полей из окон поездов, идущих по маньчжурским железным дорогам, но если вы отъезжали чуть в сторону от центральных магистралей, ваш взгляд сразу же упирался в необозримые поля, засеянные алыми цветами.
Китайских крестьян пытались заставить увеличивать посадки мака не только с помощью приказов, но и с помощью экономических рычагов и стимулов.
«Недавно японские власти в шести уездах Северного Чахара, – говорилось в Докладе американского казначейства в Шанхае от 8 апреля 1937 года, – в качестве меры поощрения разведения мака издали обращение к крестьянам:
а) те, кто выращивает мак в нужном количестве, будут освобождены от уплаты земельного налога;
б) те, кто выращивает мак на участке больше чем 5 му, будут, кроме того, освобождены и от обязательной воинской службы;
в) те, кто выращивает мак на участке больше чем 50 му, будут, в дополнение к привилегиям, означенным в пунктах а) и б), считаться старейшинами деревни или уезда и будут занесены в списки кандидатов на общественные должности».
Крестьяне должны были продавать агентам наркотических монополий 100 таэлей опиума-сырца с каждого му посевов мака. Причем, скромные протесты Лиги наций и консульского корпуса японцы пропускали мимо ушей.
«Saturday Evening Post» 24 февраля 1934 года опубликовала статью известного американского «журналиста» Эдгара Сноу, автора нашумевшей книги «Красная звезда над Китаем»:
«Недавнее заявление Стюарта Фуллера в комиссии Лиги Наций, который по поручению президента Рузвельта выразил протест против деятельности опиумной монополии «Маньчжоу-Го», стало лишь бледным описанием наркотической опасности, исходящей с китайского Северо-Востока. Один только Харбин буквально нашпигован ласками, легально торгующими наркотиками – опиумом, морфием, героином. Лицензии приобретают, главным образом, корейцы и японцы. Но их может приобрести любой – никакой лицензии, по существу, и не требуется… Один представитель властей уверил меня, что по крайней мере 20% подданных Японии и Кореи в Маньчжоу-Го прямо связаны с торговлей наркотиками».
Несмотря на эти протесты японцы в начале 30-х годов создали специальную организацию для сбора опиума, чтобы скупать его по твердым ценам. Офис японской компании, специализирующейся на экспорте опиума в Китай, располагался в Харбине на Участковой улице. Директором был офицер японской армии, как, впрочем, и остальные служащие.
Отправка опиума по разным районам Китая осуществлялась ежедневными рейсами японских судов под вывеской «военных поставок». Суда бросали якоря в Тяньцзине, Ханькоу, Шанхае и других китайских портах. Там, где не было представителей военного командования Японии, наркотик пересылался в адрес японского консульства. Итак, японские военные суда развозили опиум по всему китайскому побережью, а военные катера речного флота – по крупнфым рекам Китая. В Дайрене (Дальнем), Мукдене, Харбине, Гирине, Тяньцзине японцы открыли крупные фабрики по производству морфия, кокаина и других наркотических веществ. Поточное производство приносило миллионы долларов в год. Так, 20 марта 1939 года американский генконсул в Мукдене отправил своему правительству Справку по поводу бюджета Маньчжоу-Го на 1939 год, где в частности говорилось: «продажа опиума все еще составляет главный денежный источник Маньчжоу-Го после таможенных доходов. В прошлом году стоимость опиума, купленного монополией для своих предпринимателей, достигла почти 33 миллионов иен; в этом году эта сумма будет равна более чем 43 миллионам иен. Каждый мужчина, женщина и каждый ребенок должны, как предполагается, истратить 3 иены из своего небольшого денежного заработка на опиум».
В докладе Лиги наций о наркотиках, где сравнивалось положение вещей до и после японского вторжения в Маньчжурию, было засвидетельствовано, что в результате целенаправленной политики Японии эта обширнейшая территория превращается в источник наркотической угрозы для всего человечества. Именно со времен японской оккупации Маньчжурии складывается разветвленная мировая сеть наркомафии. Япония отнюдь не ограничивала свою торговлю наркотиками только Маньчжурией и Китаем; значительные их количества стали продаваться на Северном и Южном американском континентах, на Филиппинах, Яве, Суматре, и Борнео, в Малайзии, Австралии и Новой Зеландии.
В 1942 г. японский «Совет возрождения Азии» провел «Конференцию по производству и потреблению опиума в Китае», принявшую решение, по которому пограничные районы Маньчжоу-Го и Монголии должны были удовлетворять потребности в опиуме «Сферы взаимного процветания Великой Восточной Азии». На основании данного решения площадь выращивания опиумного мака в Маньчжоу-Го увеличилась до 3000 га. К моменту краха Маньчжоу-Го было произведено около 300 лянов опиума. Для сравнения можно привести две цифры: так, прибыли от продажи опиума в 1938 г. составили одну шестую часть всех доходов Маньчжоу-Го, в 1944 г. прибыли от продажи опиума уже увеличились до 300 млн. юаней, то есть в сто раз больше, чем в начальный период существования Маньчжоу-Го. Поступления от опиума были одним из главных финансовых источников, направляемых на военные расходы Японии и ведение ею агрессивной войны.
Характерно, что провоцируя в других нациях страсть к наркотикам, японские власти строго запрещали самим «Сыновьям Богов» употреблять наркотические средства. В самой Японии вы не нашли бы опиокурилен. В Маньчжурии же японец, замеченный в посещениях в пристрастии к курению опиума,– скорее всего получил бы за это не менее пяти лет тюрьмы.
В небольшой брошюре, которую японское военное командование вручало каждому своему солдату, служащему в Маньчжурии, в частности, говорилось: «Параграф 15: Употребление наркотиков – недопустимое занятие для представителя высшей нации. Наркоман недостоин называться японцем, носить военную форму нашей армии и почитать нашего божественного Императора. Только низшие расы, такие как китайцы, европейцы или восточные индейцы, занимаются употреблением наркотиков. Вот почему они самой судьбой назначены стать нашими слугами, а потом и постепенно исчезнуть с лица земли».
Однако даже подобные строгие приказы для «высшей расы» мира не всегда были действенными. Соблазн был велик, запретный плод сладок и чересчур доступен, поэтому не становились исключением и японские армейские офицеры. Ситуация становилась настолько серьезной, что встревоженный генерал Муто, тогдашний Главнокомандующий Квантунской армии и первый «Чрезвычайный посол Японии в Маньчжоу-Го», направил 3 мая 1933 года циркулярное письмо шефу разведывательной службы следующего содержания: «До Высшего командования дошли сведения о том, что многие японские офицеры посещают игорные дома и, что еще хуже, заведения для курения опиума. Они пристрастились к наркотикам. Главнокомандующий обращает ваше внимание на эти факты и напоминает, что одной из обязанностей разведки является контроль за частной жизнью офицеров, особенно молодых, и немедленное информирование командования о любом их поступке, дискредитирующем Императорскую армию».
