Все трое смотрели на него и не шевелились. Это выглядело так пугающе, как – он подозревал – и должно было выглядеть.
– Пелли, Нат, идите-ка выпейте кофе, – сказал Сол.
– Но я же только что… – начала Наташа.
– Не спорьте, просто идите. Я позову, когда вы мне понадобитесь. За мой счет, ладно?
Она хмуро посмотрела на него, потом – на три неподвижные фигуры снаружи. Замешательство призывало все новые и новые вопросы.
Сол сделал Пелли предостерегающий знак.
– Пошли, малыш, – сказал Пелли и подтолкнул её к задней двери. Исполненная подозрений Наташа позволила увести себя прочь.
Сол велел смартсети магазина открыть переднюю дверь. Запоры громко и резко щелкнули. Впервые за двадцать лет он открывал свой магазин, не испытывая при этом приятных ощущений.
Дюрен вошёл первым. Для столь массивного человека он двигался легко. Сол вспомнил часы, которые они проводили в небольшом тренажерном зале, куда оба ходили в те дни; Сол стремился сохранить стройность для серфинга, а Дюрен наращивал силу. Когда он не таская тяжести в зале, то брал уроки кун-фу или кикбоксинга – или что там помогаю ему вышибать дух из других людей и не оказываться под арестом. Помимо политики, он жил ради этого. Он достигая нирваны, когда мог сочетать одно с другим.
Сол с бьющимся сердцем посмотрел на своего старого не совсем друга, слишком сбитый с толку и взволнованный, чтобы реагировать. На лице Дюрена появилась широкая улыбка, открывшая пару имплантов «песий клык».
– Мужик, а ты хорошо выглядишь для старпера. – Дюрен взял Сола за руки, полностью охватил их горячими, потными ладонями. – Не прибавил ни одного гребаного грамма за… сколько, десять лет?
– Побольше времени прошло. – Сол улыбнулся в ответ, надеясь, что вышло искренне.
– Все ещё катаешься на волнах?
– Когда время есть.
– Ага, – сказал Дюрен, и голос его звучал свистящим шепотом. – Я слыхал, ты женился. Ты! И у тебя сколько там, уже трое детишек?
Сердце Сола заколотилось. «Вот дерьмо, вот дерьмо, вот дерьмо!..» Это не случайная встреча, не весёлый тур по старым добрым временам.
– Ага, трое.
– Круть. Мужик, я хочу познакомить тебя с моими друзьями. Тут у нас Зула.
Женщина угрюмо кивнула, стеклянные бусины в её дредах резко звякнули. Сол не помнил, чтобы ему доводилось видеть кого-то со столь черной кожей. Он заподозрил, что пигментацию усилили – может, ради маскировки. Определенно неспроста.
– А это… – с гордостью начал Дюрен.
– Зебедайя Норт, – завершил Сол. – Рад встрече.
– Мистер Ховард; я много о вас слышал от брата Дюрена.
– Ох, прошу вас. – Он напустил на себя небрежный вид, дескать, старые приятели вечно шутят. – Это неправда.
– Жаль, если так, – заметил Зебедайя.
– Входите, присаживайтесь, – пригласил Сол. – В задней комнате у нас есть чай.
– Вы весьма добры, – сказал Зебедайя.
– Запри дверь, – велела Зула, когда вошла и первой проследовала в заднюю комнату.
Дюрен демонстративно пожал плечами. Сол велел смартсети запечатать магазин и прошел в заднюю комнату, желая, чтобы ощущение нагрянувшего рока было связано только с возрастом и паранойей. Но… Зебедайя Норт!
Это единственный Норт, который когда-либо восставал против семьи, на самом деле обратившись против себя и всего, чего добились Норты. Он отверг все: компанию, мёртвого отца, братьев, кузенов, богатство, даже имя. Сол не помнил, каким оно было, но знал, что Зебедайя родился двойкой, одним из сыновей Бартрама. Его единоличный бунт начался прямо после бойни. Все тогда говорили, что он слетел с катушек из-за случившегося. Он вещал на весь транснет о том, что «человеческая оккупация» Сент-Либры была неправильной, и о том, что он донесёт это послание до настоящих людей, объяснит им их ошибку. На протяжении нескольких лет, которые он провел, путешествуя как странствующий оракул по Независимым государствам, его послание изменилось и в каком-то смысле смягчилось – теперь он учил людей, как жить в гармонии с миром, который они сделали своим. Главным образом это сводилось к тому, чтобы выпихнуть «Нортумберленд Интерстеллар» с Сент-Либры и разрушить водорослевые поля.
Зула изучала 3D-принтеры, и это раздражало Сола. Но велеть ей прекратить означало создать проблему, а он к такому был ещё не готов.
– Ну так что, ты все ещё в деле? – спросил Дюрен своим натужным шепотом.
– Нет. Но ты уже в курсе.
Какое-то время Сол участвовал в деятельности неоперившихся политических оппозиционных групп Абеллии. Их было немного. В конце концов, Бартрам Норт был довольно милостивым диктатором, и это не изменилось при Бринкелль. По некоторым гражданским вопросам проводилось даже голосование, никто не прибывал сюда против воли и мог уехать в любое время. Теоретически. Экономика была не очень-то благосклонна к небогатым, чьи дела пошли совсем плохо, но, если уж ты оказался в настоящей финансовой дыре, всегда можно получить бесплатный билет на грузовой корабль, следующий обратно в Ист-Шилдс, и либо уйти через портал, либо обосноваться в Независимых государствах. Но даже при этом Сол и другие агитировали за более открытую демократию; выборный городской совет был бы хорошим началом по сравнению с проводимым время от времени референдумом по мелочам вроде места для новой школы. И ещё вопрос о правах тех, кто родился в Абеллии, – общеизвестное число было небольшим, но ему предстояло лишь увеличиваться. Главным мотивом Сола, той причиной, что заставила его вмешаться, являлось здравоохранение. В Абеллии построили великолепные больницы, включая сам огромный институт, основанный Бартрамом, весь raison d’etre
[41] города и, безусловно, самое лучше учреждение во всех транскосмических мирах.
Но в финансовом смысле все они оказались недоступны для независимых работников. Нужно было иметь страховку, за которую платил работодатель. Всех привлеченных на заседания в той же степени беспокоила ситуация с медицинским обеспечением, но у них имелось множество других вопросов для обсуждения.
Проблема со всем этим горячим радикализмом заключалась в людях. После нескольких лет посещения вновь сформированных «народных комитетов», где даже самый энергичный председатель редко мог довести до конца голосование о том, какой тип кофе подавать на собрании на следующей неделе, Сол ушел оттуда и не вернулся, насытившись и разочаровавшись тем, что за два года ничего не удалось сделать для прогресса демократии. Кроме того, Бринкелль начала принимать меры для создания универсальной страховки – она была не очень хороша, но точно могла стать спасительной соломинкой в худших случаях. Сол знал, что склонен к излишней критике – большинство его собратьев-агитаторов желали добра, – но не хотел бы посвятить свою жизнь процедурным вопросам, козням, идеологическому расколу и разборкам, кто и кого обозвал в баре прошлым вечером. Дюрена же привлекали именно такие дебаты, которые переходили в драки.
