В 21 час никто нам так ничего и не доставил, зато поступил приказ удерживать высоту в течение еще трех часов. В 0.05 мы автоматически превратились в 1-й атакующий эшелон и продолжили атаку.
День третий. Суббота, 5 августа 1944 года. 0.15
В назначенное время мы выдвинулись вперед и стали тихо проползать через дыры в колючей проволоке. Остатки прежнего эшелона с радостью встретили нас. Вместе мы стали оценивать обстановку. Хоть мы и не сомневались, что враг оттащил пулеметы, но твердо знали, что нас ожидает еще один обстрел. От этого никуда не деться.
Ползти приходилось, как улиткам, метр за метром одолевая пространство. Если в воздух взмывала осветительная ракета, приходилось прижиматься к земле. Дождавшись, пока ракета догорит, с шипом упав за деревьями, мы продолжали изнурительное продвижение.
Метрах в 20 за колючей проволокой кто-то из наших завопил. Шум привлек внимание отошедшего пулеметного расчета, который обильно полил наш участок свинцом. На наше счастье, пули просвистели над нашими головами. Дело в том, что большинство малоопытных пулеметчиков грешит одним: ведя огонь по склону возвышенности, они, как правило, берут выше, чем требуется. Прижавшись к земле, мы ждали, когда стрельба стихнет.
В таких случаях важно определить, какой из пулеметов расположен ближе. Со временем осваиваешь и эту науку. Дело в том, что каждому пулемету требуется время для перезарядки ленты и охлаждения ствола. И нашему взводу необходимо было уложиться в краткую паузу и продвинуться на пару метров вперед. Мы уложились.
Тем временем с вершины холма вновь посыпались гранаты, не остались в стороне и артиллеристы, пославшие нам в подарок не один десяток снарядов. Это был самый сильный обстрел; под которым нам довелось оказаться.
Союзники стремились подавить нас психологически, и им это удалось — 1-й атакующий эшелон дрогнул. Я кричал им: пригнитесь, пригнитесь, но охваченные ужасом бойцы не реагировали.
В глазах рябило от бесчисленных вспышек разрывов, а от грохота мы едва не оглохли. Снаряды ложились уже на наших позициях, я видел, как в панике мечутся наши ребята. Странная и жуткая картина: ты видишь человека, а в следующую секунду его уже нет — исчез, испарился, разорван на куски прямым попаданием снаряда. Я уже собрался связаться по «Петриксу» со штабом и запросить разрешение на отход, но сообразил, что отходить ничуть не менее опасно, чем оставаться на позиции. И среди этой вакханалии разрывов, среди ада я слышал, как штабисты отдают приказ наступать 2-му, 3-му и 4-му эшелонам. Я ушам не верил — это же бред, сумасшествие. Но резерв ринулся вперед и, добравшись до нас, заставил меня доложить, что, дескать, все нормально — продвигаемся вперед. После этого из штаба поступил приказ уже всем: атаковать пулеметные расчеты противника.
Бом и Фидлер прилаживали штыки к винтовкам, я последовал их примеру. Раздался свисток, и мы, освещаемые вспышками разрывов, уже невзирая ни на что, бросились вперед. Я обещал себе быть максимально осмотрительным, но о какой осмотрительности могла идти речь тогда?
Идя в атаку, я видел, как рядом падали мои товарищи, причем падали как-то уродливо, неестественно. Я понимал, что они погибали, еще не упав на землю. Потом меня взрывной волной сбило с ног и отбросило метров на 8-10. Рухнув на склон, я стал съезжать вниз, пока не уперся в ствол дерева. В отсветах вспышек я попытался определить, где я. В нескольких метрах я заметил слетевшую с головы каску и попытался на четвереньках добраться до нее. Надев ее, я почувствовал внезапный прилив энергии и бросился вперед. В два прыжка одолев несколько метров, я укрылся в какой-то выемке или воронке рядом с еще несколькими солдатами танковой дивизии Лера.
До меня донеслись вопли раненых, и по какой-то совершенно необъяснимой причине вдруг все враз почувствовали своим долгом выбить врага с позиций. Всякое представление о логике и целесообразности исчезло, уступив место презрению к смерти. Победно крича, мы скопом бросились на пулеметы врага, невзирая ни на разрывы гранат и снарядов, ни на осколки и пули, и, подойдя к огневым точкам противника чуть ли не вплотную, все же сумели подавить их. Когда мы одолели дистанцию, артиллерийский огонь умолк, и мы внезапно поняли, что ничто больше не противостоит нам. В 5.30 утра мы одержали победу, захватили 6 американских станковых пулеметов, вынудив врага отступить. Однако победа эта далась нам неизмеримо большой ценой — из 400 наших солдат на начало атаки уцелели 200.
До офицеров штаба наконец дошло, что такими силами организовать преследование неприятеля невозможно. Поэтому нам приказали удерживать захваченные рубежи до 11.00, когда должно было подтянуться подкрепление. Кроме того, от нас потребовали к 12.30 отправить в разведку 6 разведпатрулей по 4 человека.
Этому не суждено было произойти. Американская артиллерия, сосредоточившаяся у подножия холма — высоты 314, — весь остаток дня щедро поливала нас осколочными снарядами. Ни о каком подходе сил подкрепления, разумеется, и говорить не приходилось. Можно было, конечно, попытаться подтянуть их к нам, но это было сопряжено с риском тяжелейших потерь. Даже к 18.00 мы не дождались ни подкрепления, ни подвоза боеприпасов, воды и провианта. Штаб заверил нас, что с наступлением темноты предпримет еще одну попытку доставить нам обещанное. Однако мы понимали, с какими сложностями это связано, поскольку американцы не могли не знать о наших трудностях с боеприпасами, и в связи с этим ожидали их массированной контратаки.
Мы оставались на захваченных позициях до самого вечера. Примерно в 22.00 союзники начали новый артобстрел, и мы были вынуждены продвинуться еще выше на холм, чтобы не оказаться разорванными на куски их снарядами. Из последних сил мы отрывали окопы уже на новых рубежах. Потом часа на два наступило затишье. Мы напряженно вслушивались в ночную тишину, позади мерцали догоравшие костры, воздух был пропитан чадом и пороховой гарью.
День четвертый. Воскресенье, 6 августа 1944 года. 4 часа 45 минут
На рассвете стали прибывать силы подкрепления. Вновь заговорила артиллерия союзников, однако на сей раз нас обстреливали только осколочными снарядами. Один такой, пролетев над нашими головами, ударился обо что-то и, раскрывшись, обдал нас дождем из индивидуальных пакетов и капсул с медикаментами. Дело в том, что эти презенты предназначались, разумеется, не нашим, а их солдатам по другую сторону холма, и залетели к нам явно по ошибке.
В воздухе загудели моторы самолетов, с востока на нас надвигались Р-47 и Р-51. Снизившись, они обстреляли нас реактивными снарядами.
Бом, Зайлер, Фидлер, Крендл, спрятавшись за гранитными валунами, выжидали. Американские самолеты, спикировав на наши позиции, выпускали по нам очередь из скорострельных пушек и пулеметов, потом снова круто взмывали вверх, чтобы развернуться для новой атаки. Весь занимаемый нами участок высоты 314 представлял собой сплошное море разрывов американских реактивных снарядов. Целый спуск представлял собой перепаханное гигантским плугом поле, которое теперь боронили с воздуха.
И наш штаб был в курсе происходящего! Почему он палец о палец не ударил для принятия положенных в таких случаях контрмер? Почему не были брошены в бой зенитные орудия? Авианалет показался нам вечностью, и мы вздохнули с облегчением, когда самолеты наконец улетели на восток.
