Роттенфюрер прокричал мне вслед, что тоже следует за мной. Подняв автомат над жестким кустарником, я дал пару коротких очередей — нельзя было дать врагу обнаружить себя. Роттенфюрер уже лежал рядом. До городка под названием Метц нас отделяли какие-нибудь три десятка метров. Я повернул выключатель «Фернхёрера», однако стрелка индикатора оставалась неподвижной. Сигнала не было. Я попытался раздвинуть неподатливые ветви живой изгороди и выглянуть наружу, но так и не смог. Пришлось пробираться дальше на север. Роттенфюрер Прайслер на отставал.
— Смотри-ка! Нам сигналят с тыла! — сообщил он.
Посмотрев на поле, я различил сигналиста, размахивавшего красным и синим флажками. Это был сигнал выхода на связь. Я не опасался сюрпризов здесь, в живой изгороди, помня слова Клека о том, что мины ставить здесь неудобно, поэтому спокойно уселся и после несложных манипуляций со схемой стал вызывать «Железного Коня».
— Наши планы изменились, — оповестил меня герр генерал. — Оставайся там, где находишься, да не высовывай без толку свою глупую голову.
— Не понял, герр генерал!
— Сынок, сиди, где сидишь. И будь на связи. Я тут тебе подарочек приготовил. Конец связи.
— С кем это ты? — полюбопытствовал роттенфюрер.
— Со своим командиром.
— О каком это подарочке он говорил?
— Ему лучше знать.
Прошло какое-то время, прежде чем мы поняли, что имел в виду герр генерал. В небе появились средние бомбардировщики «хейнкель» и их пикирующие собратья «Ю-87». На пикирующих была возложена задача прицельного бомбометания, «хейнкели» же занимались ковровым. Метц объяло пламя.
— Благодарю, герр генерал, — передал я, нажав клавишу передачи.
Французская и британская артиллерия продолжали вести огонь из Метца, но уже не столь интенсивный. Я заметил, как через поле бегут наши солдаты.
— Там мины! — заорал я в микрофон.
Герру генералу это было известно. На поле показались бронетранспортеры спецназначения и полугусеничные вездеходы. Мины срабатывали, людей разрывало на куски, а технику корежило. На моих глазах свершался акт жесточайшего безумия.
Уже считаные минуты спустя бойцы резервной роты добрались до меня. Это были солдаты моей роты, той, в которой я сражался. Они расчищали путь для СС, вермахта и 7-й танковой. И тут я понял, что, не будь я радистом, меня ждала бы участь списанного в расход.
Передо мной возник боец.
— В этой полоске опасно, — предупредил его я. Боец присмотрелся ко мне.
— Правда? — спросил он. — На самом деле опасно? Стало быть, я везунчик, раз сумел сюда добраться.
Он умело воткнул шнур в связку толовых шашек, присоединил его к детонатору и стал разматывать провод, спиной двигаясь на юг.
— Ты бы лучше отошел подальше, а? — предупредил он. Я проследовал за солдатом, пройдя метров 15, он вертанул ручку электродетонатора. Раздался взрыв, и в живой изгороди возникла довольно широкая прогалина.
Я решил наступать вместе с резервной ротой, присоединившись к группе, бежавшей к амбару. Мне почему-то показалось, что амбар — более-менее надежное укрытие. Войдя в постройку, мы острастки ради пальнули по углам из наших МР-38. Звук выстрелов неприятно отдался в ушах. Скоро я возненавижу МР-38, мелькнула мысль. Звук такой, будто часто-часто молотят по железной кровле. Кое-кто из наших спешил запечатлеть на фотопленку первых убитых французов, валявшихся в амбаре.
— Железный Конь вызывает Светлячок-1! Пока остальные разбирались с амбаром, я ответил герру генералу. Через брешь в живой изгороди уже пробирались бронетранспортеры 2-го полка СС «Дас Райх» и 7-й танковой.
— Где ты находишься, Светлячок-1?
— Примерно в 20 метрах на восток от каменного колодца, за живой изгородью в амбаре.
— Принято. Оставайся там до прохода третьей колонны техники. Пойдешь за ними в Метц.
— Почему вы меня отсылаете отсюда, герр генерал? Как быть с Клеком и Морером? Почему вы меня отправляете туда? Почему, герр генерал? Если у вас есть самолеты, если вы ведете наступление, почему срывать меня отсюда, герр генерал?
Я был испуган и взбешен. И полагал, что имею право задать пару вопросов. Как и получить на них ответы. Мне казалось, раз уж герр генерал назвал меня «сынком», то непременно ответит на мои вопросы.
Однако вместо них я услышал следующее:
— Не забывайте, с кем говорите, рядовой. И не дергайтесь. Планы изменились. Успокойтесь, рядовой. Следуйте за вездеходами в Метц.
Оставшись один в этом чертовом амбаре, я во все тяжкие клял герра генерала. Какого дьявола нужно было гнать нас с Клеком и Морером, если все же существовали другие способы разобраться с этой окаянной батареей? Может, у герра генерала не было полномочий бросить в бой авиацию до тех пор, пока мы не добрались до колодца? Но ведь он же приказал дать мне сигнал флажками. Но не только это возмущало меня. К чему было использовать бойцов резервной роты в качестве живых миноискателей? Я убедился, что бойцы СС куда более умело действуют в бою, чем разные там повара и сапожники. Пусть уж поварят себе или латают сапоги — тоже важное дело. И тут до меня дошло, что на войне главенствует важность иного рода. На войне мыслят иными категориями. Вот с таким настроением я и отправился овладевать Метцем.
Заметив проезжавшие вездеходы, я спокойно, будто где-нибудь в тылу, вышел из амбара. Я был разъярен, но не понимал отчего. Может, оттого, что двое бойцов, Клек и Морер, заплатили жизнью за участие в весьма важной операции. Правда, вскоре выяснилось, что важность и гроша ломаного не стоила. Или оттого, что резервную роту бросили на минное поле прокладывать проходы. Я считал, что их попросту отдали на заклание, преднамеренно убили.
Интересно, а могли бы поступить так британцы или французы? Я тогда убедился, что наши офицеры, послав своих подчиненных в наступление на участок, заведомо зная, что он минирован, поступили с ними, как с бездушным расходным материалом. Я был зол на Роммеля, но откуда мне, 17-летнему мальчишке, постичь мотивы умудренного опытом генерала? Что я вообще понимал в войне? Имел ли я право возмущаться? Ведь я сознательно пошел в германскую армию, зная наперед и ее традиции, и то, что меня ожидает. Моя святая обязанность — всегда и во всем повиноваться, убеждал я себя. Но это никак не могло стереть с памяти произошедшее с бойцами резервной роты, которым приказали на свой страх риск перейти заминированный участок поля. И я задумался, а есть ли разница между герром генералом Роммелем и Наполеоном? Оба заметные личности, опытные военачальники, оба со спокойной душой отправляли солдат грудью идти на пушки и штыки, точнее, в случае Роммеля — на минное поле.
В последующие годы войны я успел привыкнуть к подобным вещам. Но в Метце я только получал первые уроки. Прежде мне не раз приходилось слышать от ветеранов, живописавших войну как нечто славное и даже романтическое. Спору нет, я сознавал, что на войне приходится и страдать, однако всей глубины этих страданий я понять не мог до тех пор, пока они не выпали на мою долю. Или на долю моих друзей. А на нашу с ними долю выпадало такое, что выпадает далеко не каждому. Память моя хранит целую галерею ужасов, могущую послужить вполне достойным украшением врат ада, надумай дьявол воспользоваться ими.
