— Кагер? Как ты? — наклонившись ко мне, спросил Крендл.
— Вроде ничего.
— Правда ничего. А то у тебя вид хуже некуда.
Они помогли мне подняться, и в этот момент дом на противоположной стороне улицы разлетелся в куски. Я снова был сбит с ног и на заднице, словно на санках, проехал с десяток метров. Я сразу же попытался встать, но мои кованые сапоги жутко скользили на льду, и я несколько раз упал. Бизель, успев встать, сразу же кинулся на помощь к Крендлу, и тот тоже не устоял на ногах. Не успели мы сделать и десятка шагов, как взрыв уничтожил и третье здание. Нельзя было понять: или русские заминировали эти дома, или же мы угодили под артобстрел.
Мы с Крендлом увидели, как обломки рухнули на Бизеля. Откинув несколько досок и кусков штукатурки, мы окаменели: ни туловища, ни головы не было, только ноги, странно и жутко шевелившиеся.
Мы бросились бежать от этого места, ноги разъезжались на скользкой мостовой. Мы падали, поднимались, бежали дальше, снова падали. Когда мы добрались до своих — Лихтеля, Лёфлада, Штотца и Алума, — те изумленно уставились на нас и стали искать глазами остальных — Брюкнера и Бизеля. Не обнаружив их, они все поняли.
Голова Штотца бессильно повисла — он потерял сознание. Лихтель и Лёфлад прикрикнули на него, мол, давай, крепись, мы тебя не бросим. Из разорванного сапога, капая на лед, сочилась кровь. Изувеченная нога Штотца страшно распухла, лицо на глазах приобретало землистый оттенок.
Шарфюрер с Алумом, шлепнувшись на живот, стали остервенело палить из автоматов. Мы пробежали метров на 10 вперед, потом Лихтель с Лёфладом усадили Штотца на землю передохнуть.
— По кому вы стреляете? — спросил я.
Никто из них не ответил. Оставив Штотца сидеть, мы вчетвером подошли к шарфюреру и Алуму.
— Боже мой, — вырвалось у Лёфлада.
И тут мы все схватились за автоматы и винтовки и открыли огонь. Впереди лежала небольшая площадь, что-то вроде рынка, на которой расположился полевой госпиталь русских. Врачи и персонал сбежали, бросив раненых. Кое-кто из них уже тянулся к автоматам, и мы, отдавая себе отчет, что только что потеряли Брюкнера и Бизеля, ослепленные яростью, стали без разбора палить по раненым. Сменяя рожки автоматов, мы длинными очередями уложили человек 30—40. Некоторые, неловко ковыляя, пытались уйти или отползти, но наши пули настигали и их. По завершении этого чудовищного, варварского акта я вдруг заметил русского солдата, спрятавшегося за деревянной ручной тележкой. Вытащив опустевший рожок, я вставил новый и очередью разнес тележку в щепы. Тело русского, неуклюже перевалившись через обломки тележки, упало на землю. Сообразив, что и этот рожок успел опустеть, я воткнул в автомат еще один и целиком всадил его в мертвое тело. Если бы не подбежавший шарфюрер, я так и продолжал бы стрелять, пока не кончились патроны.
Мы молча осмотрели груду неподвижных тел. Кто-то бормотал Штотцу, что мы, мол, отомстили за тебя русским. Потом мы с шарфюрером стали обходить площадь, я специально подошел к остаткам тележки, убедиться, что русский на самом деле мертв.
Ко мне подошел Крендл. Я посмотрел ему в глаза. И понял, о чем он думал в тот момент.
— Это не Бельгия.
Никаких укоров совести, глядя на содеянное, я не ощущал. Как не ощущал и тени раскаяния. После того как осколок вспорол живот Брюкнеру, а Бизеля разрубило пополам, я уже не был способен ни на сострадание, ни на раскаяние.
— На запад, — напомнил шарфюрер. — Отсюда нужно идти на запад.
— Мне понадобится помощь!
В голосе Лихтеля звучал неприкрытый страх. Мы подбежали туда, где лежал Штотц, и увидели, что он без сознания.
— Он вот-вот истечет кровью, — предупредил Лихтель и стал что-то искать в мусоре и обломках. Найдя какой-то напоминавший трубку предмет, он тут же полез в ранец и вытащил оттуда шарф. Наскоро изготовив из подручных средств подобие кровоостанавливающего жгута, он стал пережимать ногу Штотца выше колена.
— Больше ничего не сделаешь, — сказал он. — Ему на самом деле нужен врач.
— Придется его оставить, — произнес шарфюрер. — С ним нам никогда не добраться до этой башни.
Я посмотрел шарфюреру прямо в глаза, потом повернулся к Лихтелю и Лёфладу.
— Давайте, берите его и несите.
Штотц был из 2-го взвода. И черт с ним, с этим шарфюрером — пусть думает что хочет, а раненого товарища я бросать не собирался.
Миновав несколько кварталов, мы с удивлением обнаружили, что водонапорная башня стоит, как стояла. Лучше бы ее снесли, мелькнула мысль. У меня с самого начала не было никакого желания забираться на нее. Другой взвод добрался до башни раньше нас и, как было приказано, охранял участок. Тут же нашелся и врач, которому мы и сдали на руки Штотца.
Подняв ему веки, врач пощупал пульс, потом посмотрел на импровизированный жгут на распухшей ноге.
— Он потерял слишком много крови, — объявил врач.
— Давай, забирайся на башню и оттуда докладывай о передвижении наших танков и артиллерии, — приказал мне шарфюрер.
Приказ есть приказ, но стоило мне, задрав голову, взглянуть наверх, как мне вдруг расхотелось лезть на нее. Высотой эта башня была с шестиэтажный дом.
— Как минимум 18 метров, Кагер, — предупредил Крендл. — А может, и все 19.
Ему не следовало этого говорить, но он, как водится, не мог удержаться.
— Черт возьми, ты что? Правда туда собрался? Ну и ну!
Лихтель подал мне снайперскую винтовку К-98 и несколько магазинов с патронами — там наверху от моего автомата МП-40 будет мало толку, поскольку с такой высоты никакой прицельный огонь из автомата невозможен. Повесив винтовку на плечо я схватился за холодный металл лестницы. Я спешил, поэтому подошвы сапог то и дело соскальзывали с металла. Надо было торопиться — в любую секунду можно было ожидать русскую пулю в спину.
Одолев метров 10, я совершил ошибку — посмотрел вниз. И дело было не в том, что я боялся высоты, нет, высоты я как раз не боялся. Я понял, что я лишь на полпути. И почему только русские меня до сих пор не сняли? Сосредоточив внимание на конце лестницы, я продолжил путь наверх. С каждой ступенькой подъем становился все тяжелее — руки ныли от холода, а спину оттягивал «Петрике».
Когда я успел забраться метров на 12, в металлические поручни чуть выше меня ударила первая пуля русских. Меня после этого словно сам Господь Бог взял за шиворот и подтащил на самый верх. Я не помню, как оказался наверху, но внезапно понял, что очутился на железном балконе, окружавшем резервуар с водой, и что вот-вот сорвусь вниз.
Сапоги скользили по металлу, и я никак не мог удержать равновесие. Я так быстро взобрался, что даже не обратил внимание на покрывавший металл лед. Тонкие перила, через которые я попытался перегнуться, сгибались под тяжестью тела, и я резко отпрянул назад, рассчитывая, чщмой «Петрике» на спине поможет мне. Помог. После этого я с трудом обрел равновесие и даже смог выпрямиться. Пули врага с визгом рикошетировали от металла впереди и позади.
