— Попробуй глоток, — настаивала Гульбахар, протянув ей фарфоровую чашечку в филигранном держателе. Накшидиль наклонилась к чашке, глотнула пены и сморщилась, почувствовав вкус кофе.
— Вы привыкнете к нему, — успокаивал я ее.
Гульбахар согласно кивнула:
— Султан может пожелать, чтобы ты отведала кофе вместе с ним, и будет невежливо, если ты откажешься. Ты скоро привыкнешь к его вкусу.
Спустя некоторое время Накшидиль привыкла делать кофе, и учительница объявила, что пора переходить к следующему уроку.
— Ты должна научиться готовить одно из двух блюд, которые по-настоящему осчастливят мужчину. Не столь важно, просты или сложны их рецепты, но ты должна сделать все как следует, да так, чтобы на его устах появилась улыбка.
— Что ты предлагаешь? — спросила Накшидиль, горя нетерпением угодить новому султану.
Гульбахар посоветовала блюда, которые Накшидиль сама не отказалась бы отведать.
— Вот тогда, видя твое радостное лицо, ему покажется, что еда еще вкуснее, — сказала она, затем добавила: — Должна напомнить тебе, что султан всегда ест один. Твоя задача — приготовить еду, а затем смотреть, как он будет ею наслаждаться.
Они решили сделать блюдо из дымящихся баклажанов, поскольку этот овощ считается лучше икры и мучных изделий с медом.
— «Любовь к сладостям происходит от веры; правоверные любят сладкое, а неверные — кислое», — цитировала учительница из Корана.
Приготовление теста с грецкими орехами требовало огромного терпения. Мы следили, как Гульбахар раскатывала его до тех пор, пока оно стало не толще листа бумаги. Она предупредила, что никоим образом нельзя дать тесту высохнуть, ибо тогда оно начнет трескаться; на него также нельзя брызгать слишком много воды, тогда оно станет клейким. Раскатав тесто как надо, она подала Накшидиль перо. Девушка окунула его в растопленное масло и помазала слой теста, затем выложила на него рубленые грецкие орехи. Повторив эту процедуру шесть раз, она разрезала все на небольшие квадратики, сбрызнула их водой и поставила в печь. Когда они подошли, Накшидиль сбрызнула их смесью розовой воды с медом и поставила остывать.
— Эта пахлава напоминает мне блюдо mille-feuilles
[44], которое повара, бывало, готовили на Мартинике, — говорила Накшидиль, вдыхая сладкий запах выпечки. — Я обычно стояла в большой кухне и наблюдала, как они делают тесто. Конечно, самое приятное было отведать это блюдо сразу после того, как его вынимали из печи. — Тут Накшидиль засунула мне в рот кусок пахлавы. — Ну как? — спросила она.
— Вкусно, — ответил я. — Блюдо настоящего правоверного.
Охваченная воспоминаниями детства, Накшидиль припомнила еще один десерт, который готовили повара. Сбив с сахаром желтки, она выжала туда апельсин и добавила сок.
— Здесь самое главное — спиртной напиток, — задумчиво сказала она. — Хотя это против правил ислама. Где же нам найти его?
Я знал, что в дворцовой больнице используется алкоголь для притупления боли; в самом деле, не один обитатель Топкапы прикидывался больным, чтобы попробовать этот напиток. Я заметил веселые огоньки в глазах Гульбахар и подумал, не пришло ли ей в голову то же самое.
— Я готовлю Миришах уже много лет, — сказала она. — Вы оба должны поклясться, что никому ничего не скажете.
— Клянусь, — ответила Накшидиль.
Она взглянула на меня:
— Тюльпан, ты тоже должен поклясться.
— Клянусь, — сказал я.
Неужели Гульбахар собиралась предложить, чтобы мы все нагрянули к больным? Но она задумала нечто лучшее. Гульбахар пошарила в одном из буфетов.
— Мы всегда держим про запас немного ароматного ликера. Даже во Дворце слез нам удавалось припрятать его.
Сказав это, она вытащила маленькую бутылочку и подняла ее. Мы прочитали надпись на этикетке: «Золотая вода» — и рассмеялись, когда Накшидиль вылила в миску небольшое количество этой жидкости, затем влила туда яичные белки и по предложению Гульбахар добавила чуточку амбры в качестве возбуждающего средства, затем поставила все в печь. Через полчаса она, затаив дыхание, вытащила эту запеченную смесь.
Я уже хотел захлопать в ладоши от восторга, когда увидел это величественное суфле, но Накшидиль схватила меня за обе руки и остановила.
— Если будешь шуметь, оно опустится, — предостерегла она.
Мы все отведали по кусочку теплого суфле. Оно было горько-сладким; я никогда не ел такой воздушной корки и мягкой, похожей на губку внутренности.
— Если больше ничто не поможет, это точно поднимет султану настроение, — сказал я.
После обеда чернокожий евнух по имени Гвоздика давал Накшидиль уроки эротического искусства. Высокий рост и круглая голова соответствовали его имени; он, словно порхая, являлся на занятие и благоухал розовым маслом. Сначала Накшидиль насторожилась, однако мягкий голос Гвоздики помог ей преодолеть застенчивость.
— Вы всегда должны помнить, что плотская любовь и духовна и телесна, — в первый день сообщил ей Гвоздика. — Ваше тело — это сосуд, который необходимо наполнить любовью. Только после того, как мы научимся наслаждаться собственными телами, нам удастся доставить наслаждение своим возлюбленным.
Накшидиль искоса взглянула на него, и я догадался, что это совсем не те уроки, какие ей преподавали в монастыре.
— В «Саде услаждений душ»
[45] написано, что Аллах дозволяет нам целовать в уста, щеки и шею, а также покусывать пухлые губы. — Он провел языком по своим розовым губам и продолжил: — Сказано, что «Аллах наделил женщину глазами, которые возбуждают любовь, и ресницами, да такими острыми, словно отшлифованные клинки. Наделив ее восхитительными бедрами и соблазнительным пупком, Творец сделал ее выпуклый живот еще красивее». — Гвоздика поднял Накшидиль на ноги и провел рукой по ее животу и пупку, затем нежно коснулся щек. — Бог наделил это творение ртом, языком, губами и фигурой, похожей на отпечаток ноги газели в песках пустыни, — говорил он, проводя пальцем по ее лицу.
Я видел, что Накшидиль потеплела при этих словах, ее голубые глаза следили за каждым его движением. Она наклонила голову ближе к евнуху. У нее приоткрылся рот, будто в ожидании поцелуя, но евнух продолжил.
— Слова поэта прекрасны и верны, — говорил он. — Вы не знаете, как мне больно произносить их. В этом заключается мое наказание и удовольствие.
Накшидиль с любопытством взглянула на него.
— Я вам кое-что скажу, — доверительно сообщил он, — но вы должны поклясться, что будете молчать.
— Разумеется, — прошептала она, опасаясь того, что сейчас услышит.
— Даже мы, потеряв яички или даже больше, все еще испытываем плотское влечение. — При этих словах он вздохнул.
