Она какое-то время стояла в нерешительности, затем кивнула.
— Клянусь, — прошептала она едва слышно. — Я клянусь. — Но ее слова звучали неубедительно.
Я подхватил мертвого ребенка на руки, снова завернул его в кашемировую бочу и отнес садовникам. Они также исполняли и обязанности дворцовых палачей, и им не придется ломать голову над тем, что делать с этим ребенком.
Позднее, вернувшись, я обнаружил, что Накшидиль сидит одна в своей комнате.
— Я слышала плач Хуррем, — сказала Накшидиль, — но подумала, что она горюет, потому что мы отдаем ее ребенка. Мне и в голову не пришло…
— Так будет лучше, — ответил я. — Где она сейчас?
— В другой комнате, — сказала она, указывая на небольшое пространство, где спала девушка. — Я понимаю, что Хуррем заслуживает наказания, но, может быть, она извлечет из этого хороший урок.
— На это уже не осталось времени, — ответил я, повернулся и ушел, зная, что скоро сюда явятся садовники.
17
Как молитвенный коврик со временем выцветает, Хуррем и малыш выветрились из памяти, и Накшидиль снова приспособилась к однообразному распорядку гарема: вставая на рассвете, она молилась, завтракала и одевалась; иногда она читала маленькие томики, которые припрятала в боче, находившейся в шкафу, а после обеда вышивала; она больше не играла на скрипке, но с полудня до сумерек болтала со мной или Бесме, единственной оставшейся у нее рабыней. Время от времени Бесме предлагала погадать ей по руке или разложить карты, но Накшидиль отказывалась, твердя, что самое лучшее ей уже нагадали на Мартинике.
— Меня коснулась царская милость, как и предсказала гадалка, — говорила она, — и сейчас я знаю, как это трудно вынести.
* * *
Видно, новый век оказался для нас удачным. Прошел еще год, и дела наконец-то стали улучшаться. Снова объединившись с Англией, Оттоманская империя выдворила французов из Александрии. На востоке Бонапарт потерпел поражение, и в марте 1802 года Турция подписала в Амьене
[78] соглашение о заключении мира с Францией и восстановлении нашей власти в Египте.
Вскоре после этого французский консул, выпущенный из тюрьмы, вернулся в посольство. Французским торговцам разрешили активно вести торговлю, а Накшидиль перестала считаться врагом. Нет, ее сразу не пригласили в постель к султану, подобного удостаивались другие, если у султана появлялось свободное время. Но она хотя бы смогла наслаждаться книгами, музыкой и обществом других женщин.
Меня заставляли выполнять не только привычные обязанности, но и выступать в качестве переводчика, когда дипломаты прибывали с визитами. Каждую неделю кто-нибудь из них наносил визит во дворец. Однажды, идя на заседание Дивана, главный чернокожий евнух Билал-ага заметил, что никто никогда не утверждал, будто управлять империей легко. Как он объяснил, султану приходилось лавировать между Францией, Британией, Австрией и Россией, причем каждая из этих стран жаждала отхватить кусок Оттоманской империи. Недавно русскому царю удалось получить влияние над Молдавией, и только с помощью Алемдара, одного из лучших военачальников, нам удалось не дать им захватить нашу территорию.
— Словно фокуснику, жонглирующему шариками, Селиму приходится настраивать одну державу против другой, — говорил Билал-ага. — Всякий раз, когда одна из этих стран пытается выбить султана из седла, ему приходится обращаться к помощи ее врагов, чтобы смягчить удар.
И когда 18 мая 1804 года Бонапарт стал императором Франции, Селим посчитал, что лучше заручиться поддержкой Британии и России, и отказался признать того новым правителем. Это оказалось ошибкой. Год спустя французская армия разгромила русских у Аустерлица, и султан наглядно убедился, что прогадал. Бонапарт снова начал военные действия, и на этот раз султан признал, что лучше быть на его стороне, и в феврале 1806 года заявил о том, что признает его императором.
* * *
Вскоре после восстановления нашего союза с Францией от Розы пришло письмо.
Март 1806 года
Моя милая кузина,
Меня бесконечно радует то обстоятельство, что твой султан возобновил дружбу с Францией. Хотя должна сказать, что мои отношения с Бонапартом уже не те, что были прежде.
После нашего последнего обмена письмами произошло так много событий. Ты, конечно, знаешь о том, что я вышла замуж и в декабре 1804 года стала императрицей. Видишь, гадалка оказалась права!
Но тебе, той, с кем меня связывают кровные узы, могу признаться, что нелегко переносить мелкие заигрывания мужа с дамами при дворе. Богу известно, я делаю все, чтобы Бонапарт был счастлив. Тем не менее множатся слухи, будто он в скором времени потребует развода, и я готова смириться со всем, что произойдет. Несчастье следует по стопам счастья.
— Как мне это знакомо, — заключила Накшидиль, когда мы оба прочитали письмо.
— Взгляните на это с другой стороны, — сказал я. — Вы уже пережили много лет печали. Теперь наступает пора радоваться.
Но мои предсказания редко сбывались.
* * *
Селиму приходилось не только лавировать, между иностранными державами, но и внимательно следить за собственными владениями. Местная знать, подстрекаемая Россией, Британией или Францией, могла в любое время поднять восстание.
— Возможно, Оттоманская империя уже не столь велика, как прежде, — однажды сказал главный чернокожий евнух, когда мы ждали прибытия очередного посла, — но ее владения все еще простираются до Сербии, Румынии и Греции на западе и до Сирии, Аравии и Египта на востоке. Султан все время перетасовывает местных губернаторов и бросает армию с одного места на другое, чтобы подавить бунты.
С востока стал беспокоить Дамаск. Мамлюки, военный класс, однажды правивший Египтом и Сирией, попытались взять власть в свои руки, однако губернатору провинции удалось снова восстановить порядок. Но ваххабиты
[79] Аравии представляли серьезную угрозу. Эта консервативная секта решила не допускать, чтобы ислам отклонился от их жестких постулатов, и отказалась признать султана халифом и хранителем священных городов. Эти реакционеры, называющие себя «правоверными», нанесли поражение нашим солдатам и захватили Мекку и Медину.
