Для реализации внешкольного обучения в мировом масштабе я считаю лучшим метод проб и ошибок. Нужно экспериментировать с новыми педагогическими практиками, концентрируя внимание на том, что психолог Станислас Деаэн называет «четыре основных принципа обучения»
[28]:
— внимание;
— активная вовлеченность;
— обратная связь;
— закрепление знаний.
Как мы увидим далее, видеоигры становятся грозной нейроэргономической технологией, потому что следуют этим принципам. Они:
— захватывают и направляют внимание;
— активно вовлекают и вызывают безостановочное желание играть;
— поощряют использование метода проб и ошибок, с наказанием и поощрением, но не внушают страх и не прибегают к унижению, хотя играющего оценивают чаще и более интенсивно, чем в школе;
— позволяют суммировать достижения и постепенно наращивать мастерство.
Любая школа, высокомерно считающая, что в современном мире с нарастающим обилием знаний ей нечему учиться, обрекает себя на медленное угасание. Идея hackschooling заключается в установлении диалога школы с гаражной культурой Силиконовой долины, с культурой fab lab
[29]. Многонациональные компании способны превратить склад в супермаркет, чтобы изучить потребительский спрос и затем изменить систему продажи своих продуктов. «Эппл» и «Старбакс» открывают пилотные магазины в огромных ангарах, в которых они проводят маркетинговые исследования. Если мы настолько догматичны, что неспособны внедрить лучшие методики из самых разных областей, школа никогда не сможет перейти на следующую ступень своей эволюции.
Эти fab schools
[30] будущего должны строиться по пилотному принципу, здесь можно будет экспериментировать с новыми образовательными практиками. Но только учитель будет иметь абсолютную свободу и доступ к вики-ресурсу, где можно обмениваться опытом с коллегами и выбирать самые эффективные методы. Это и называется практическим образованием и является полной противоположностью стерильному обучению, которое не устает нечленораздельно мямлить о магических Р-значениях
[31]. В мире горизонтальных, эклектичных и постоянно развивающихся сетей наше образование является застывшей иерархической структурой, со своей вертикалью и догмами. Поэтому оно абсолютно неспособно к приспособлению и не отдает себе отчета, что худший из рисков — это никогда не рисковать.
По словам Нассима Николаса Талеба, «роль бюрократии сводится к установлению максимальной дистанции между рискующим и тем, кто ощущает на себе последствия риска». Все национальное образование структурировано подобным образом. И кто тогда виноват в школьной неуспеваемости? Министр? Ректор? Программа? Школьная инспекция? Директор учебного заведения? Учитель? Нет, остается один-единственный возможный виновник — сам ученик. Лучший способ развиваться — это установить моментальную связь между принимаемыми решениями и их последствиями, а министр делает все наоборот. Лишь учитель находится в постоянном контакте с учениками, и только он может взять на себя ответственность за проведение педагогических экспериментов и внедрение инновационных методик. Только ему это можно доверить.
Школа вундеркиндов
Мне пришлось пройти много школ, известных и не очень, более или менее предсказуемых
[32]. Одна из них заставила много говорить о себе в прессе, а я имею к ней предубеждение, поскольку обучался в традициях элитарного французского образования, с его свойственным презрением к широкому освещению того или иного явления. Как и любому человеку, мне было присуще желание идеализировать свою касту и заранее придавать ей большее значение, чем любой другой. Я чувствовал солидарность только с ней. Но все изменилось, когда я встретил палеоантрополога Паскаля Пика на лекции в Коллеж де Франс
[33]. Этого человека много раз осуждали в СМИ за его превосходное умение просто говорить о науке и популяризировать ее. Я сразу же проникся к нему глубокой симпатией. К сожалению, во Франции принято говорить не о «популяризации», а о «вульгаризации» науки. В этом корень проблемы. У нас популяризация науки — это вульгарная и компрометирующая деятельность.
Я видел немало людей, которые считают себя серьезными и логически мыслящими, которые доверяют самым нелепым теориям и предрассудкам. Например, что развитию науки способствуют библиометрия
[34] и обзоры, а это заблуждение, которое никогда не было научно подтверждено. Это псевдонаука в чистом виде, но большинство преподавателей университетов слепо верит и упоминает о ней в своих резюме.
В целом наука своей крошечной пядью способна охватить совсем немного, и это не критика, а всего лишь констатация факта. Самый удаленный от Земли объект наблюдения находится лишь на границе Солнечной системы. Даже световой сигнал, единственный вариант материально «прощупать» космос, доходит от нас только через пару сотен тысяч световых лет во всей обозреваемой Вселенной. А ее размер сорок семь миллиардов световых лет. Если предположить, что световой сигнал был послан в небо самым первым человеком на Земле, то можно подсчитать, что наша сфера воздействия на нее представляет собой в лучшем случае 0,0000000000000077 % от ее общего объема (четырнадцать нолей после запятой). И то, если параллельных пространств не существует. Поэтому нужно признать, что даже самое малое усилие, направленное на распространение науки, должно немедленно находить поддержку.
Я не знаю, кто больше сделал для фундаментальной науки: популяризатор (вульгаризатор) или ученый, так как никогда не видел подтверждения превосходства одного над другим. Колоссальную роль играет именно тот, кто пробуждает удивление в миллионах душ и в сердцах будущих поколений, нравится это кому-то или нет. Настоящая наука имеет дело с человеческим эго, с поверхностными реакциями людей, с их псевдорелигией или с их презрением. Она слишком мало распространена в человеческом обществе, чтобы позволить себе такие неглубокие, детские капризы, как пренебрежение к популяризации. Насколько наука и технология ограничены во вселенной, в той же степени они безграничны в отношении человеческого эго.
