На причале выросла массивная фигура Маламокко. На нем развевался плащ черно-серебристого цвета, забрызганный внизу грязью.
Прежде чем кто-то из норманнов успел ответить на этот выпад, прозвучал голос Мательды:
— Мне жаль вас, Рустико!
Эти слова девушки показались Рустико настолько нелепыми, что на пару секунд выбили его из колеи, и его злость потеряла в остроте.
— Итак, где мой брат? — наконец нашелся он, и его вопрошающий взгляд, оторвавшись от Мательды, прошелся по лицам всей команды.
— Он умер, — сочувственно сообщила Мательда. Ведь никто-никто, даже Рустико, не заслуживал потери родного человека.
— Так… Кто его убил? — Рустико попробовал встать в позу обвинителя, призывающего к ответу, но его руки тотчас соскользнули с пояса, а ноги ослабли.
— Смерть твоего брата была справедливой, — с угрюмым прищуром ответил Ингвар и указал на труп Альрика. — Он отравил моего отца.
— Это ложь! — замахал руками Рустико. — Вы убийцы! За это вы будете отданы палачу! Вы все!
— Мы проверим это, — осадил пыл Маламокко Джустиниано. — Сейчас важнее другое, в чем мы должны разобраться немедленно.
— Что может быть важнее, чем убийство моего брата? — удивлению и негодованию Рустико не было предела.
— Безопасность нашего города, — спокойно ответил дож. — И судьба его жителей. У нас в руках обвинение против вас, Рустико: вы собираетесь отдать города лагуны в руки византийцев в обмен на золото и привилегии.
— Клевета! — птицей пискнул Рустико. — Клевета на благородного человека! — Он сделал рукой такой жест, словно что-то выбрасывал. — Даже на целую семью!
— Дож! — Все еще шумно дыша, Рустико решил сменить тон на более спокойный и расчетливый. — Человека низкого звания, который обвинил бы акристократа в таком позорном поступке, немедленно изгнали бы из города, не так ли?
Задумавшись о чем-то своем, Джустиниано кивнул. Его лицо сразу осунулось и постарело.
— Какое же наказание, следовательно, ожидает вашу дочь? Ведь если она не может привести доказательств, подтверждающих это обвинение, вы сами должны будете вынести ей приговор.
— Какое наказание? — переспросил дож, приложив руку к губам. — За ложное обвинение действительно полагается изгнание. А вот за предательство, — достал он из складок своей одежды сложенный пергамент, — должна постигнуть кара намного более строгая. Вот, Рустико, то самое письмо, что вы искали. — Джустиниано поднял его над головой. — Помните? Когда моя дочь выбросила его из окна. Оно наконец нашлось. Давайте же посмотрим, что пишет вам византийский император.
Он медленно раскрыл пергамент и разгладил его пальцами.
— Откуда оно у вас? — Голова Рустико вдруг старчески затряслась, голос стал до невозможности растерянным.
— Капитан Ингвар отдал его мне. Он нашел его той ночью, когда спас мою дочь от двух разбойников.
— Мошенничество! — завопил Рустико. Его губы дрожали. — Он сам его написал, чтобы оклеветать меня.
— В самом деле? — Голос Джустиниано звучал вполне уверенно. — Да будет вам известно, Ингвар всю свою жизнь с младенчества проходил на корабле, он даже читать не умеет. Да и печать императора он тоже вряд ли возит с собой. На письме ее хорошо видно! А откуда, скажите на милость, вы знаете, что содержание письма не в вашу пользу? Задержать его! — не ожидая ответа, подал дож знак стражникам.
В тот же миг железные руки стражи сомкнулись на запястьях Рустико. И пока тот, возмущенно дергаясь, пытался освободиться от хватки, Джустиниано уже поднес письмо к своим глазам и стал зачитывать как обвинительный приговор:
«Мы, Властелин Мира, пишем сие в приличествующей краткости и со всей строгостию. Мы также надеемся, что ты получишь наше послание в наилучшем здравии. Ты, Рустико из Маламокко, получишь от Нас десять талантов золота, которые требуешь за свои услуги. Взамен Мы ожидаем, что острова лагуны еще до смены года признают византийскую монету и объявят деньги франков недействительными. Кроме того, твой брат Бонус, как только станет дожем, все деловые связи Риво Альто и лежащих вокруг островов будет согласовывать с Нашим троном. Ежели этого не произойдет, Мы будем вынуждены пойти войной на лагуну. Мы не скупы на подарки. Будь же и ты щедр в честности своей. Это письмо подтверждает Нашу волю».
Джустиниано многозначительно посмотрел на Рустико и, складывая пергамент, закончил:
— Подписано Михаилом II, императором в Константинополе.
Сложив письмо, дож скомандовал:
— Бросить его в тюрьму!
— Я слышал, в Яме страха как раз освободилось одно место, — сообщил Бьор, глядя на предателя городов лагуны.
Когда стража уже уводила Рустико, он все же повернул голову к Мательде и выкрикнул:
— Как только мой племянник Элиас появится здесь с войском, ты станешь его первой жертвой!
— В этом есть толика правды, — подтвердил Джустиниано. — Элиас действительно скоро будет здесь. Не далее как завтра утром! Сейчас он сидит в тюрьме Равенны, и равеннцы сами попросили отправить его обратно к нам. Говорят, он проклинал дожа Риво Альто так громко и непрестанно, что даже у них уши устали. Вы счастливчик, Рустико, потому что будете томиться в тюрьме не в одиночку.
— Подыхать с голоду не придется, — успокоил Бьор. — Там, внизу, есть очень даже питательные крысы.
Рустико наконец увели, и Джустиниано снова повернулся к Мательде. Оглядев ее с ног до головы, он указал на штаны:
— А ты за время путешествия таки превратилась в мужчину.
— А ты, — ответила она со счастливой улыбкой, — стал настоящим дожем!
Глава 38
Риво Альто, церковь возле резиденции дожа
Церквушка рядом с дворцом уже была заполнена людьми до отказа. И тем не менее все новые и новые прихожане ухитрялись протискиваться с улицы внутрь, люди толкались и ругались. Каждый хотел хоть одним глазком увидеть святого Марка — мученика, который с этого момента станет покровителем и защитником города.
Случилось то, чего никто не ожидал: новому дожу удалось привезти тело Марка в Риво Альто. И венеты, будь то старики или дети, желали убедиться в этом собственными глазами.
Гомон наполнял церковь, словно жужжание пчел в улье. Любопытствующие принесли сюда с собой запах рыбы, соли и морских водорослей. В узком церковном приделе была выставлена статуя Божьей Матери. Глаза на ее лице из темного дерева указывали на алтарь, на котором лежало человеческое тело, завернутое в серые шерстяные полотна. Формы, что под ним вырисовывались, были могучими, ноги выступали за алтарь, не поместившись.
Между ним, мертвым, и живыми протянулась невидимая стена. Никто не решался сделать шаг поближе к святому человеку. Никто не протягивал к нему руку. Не было слышно даже молитвы. Лишь какой-то мальчик, оставшись на какой-то момент без родительского надзора, вырвался из рук своего отца и одним прыжком добрался до алтаря. Прежде чем кто-нибудь успел удержать его, он подбежал к мертвому телу, поднял покрывало и исчез под ним с головой и плечами.
