После «Маракотовой бездны» Конан Дойл продолжил писать беллетристику: зима 1928-го – «Когда земля вскрикнула» («When The World Screamed»), лето – «Подача Спидигью» («The Story of Spedegue's Dropper») и «Дезинтеграционная машина» («The Disintegration Machine»). По советской традиции, все поздние тексты Дойла принято считать слабыми; человек, который не прочел их ребенком, может подумать, что они написаны высокопарным слогом религиозного проповедника и состоят из рассуждений о спиритизме. Ничего подобного. Никакие они не слабые – точно такие же, как и прежние. В двух из перечисленных историй действующим лицом является профессор Челленджер; во всех трех никакого спиритизма нет и в помине. В рассказе «Когда земля вскрикнула» Челленджер пытается доказать, что наша планета – живое существо: ей бывает больно, когда мы ее терзаем, и она может отомстить. В XXI веке это предположение вряд ли кто-то возьмется оспаривать. В «Дезинтеграционной машине» злобный изобретатель Немор демонстрирует свою машину, назначение которой ясно из названия рассказа, и намеревается продавать ее военным, а хитрый Челленджер дезинтегрирует самого Немора. Классическая фантастика, высокопрофессиональная, зрелая, сдержанная, с теми же бытовыми деталями, с мягкой иронией – абсолютно все как раньше. «Подачу Спидигью» тоже можно отнести к фантастике: был такой деревенский парень, был у него такой вот удивительный удар, и помог этот парень Англии выиграть матч у Австралии – а потом свой удивительный удар больше повторить никогда не мог. Будь верны упреки доктору в том, что перо его ослабло, – он бы не преминул указать, что руку Спидигью направлял дух-патриот. Но доктор просто рассказал историю.
В сентябре 1928 года очередной конгресс спиритуалистов проходил в Лондоне. Конан Дойл на нем председательствовал. Он говорил о Леоне Дени, уже умершем: «Когда-то прежде он сражался на поле брани, принося свою жизнь в жертву великому и чистому идеалу. В наши же дни он бился силою просвещения за самое благородное дело, какое только есть на земле». К тому времени Дойл уже включил в свою доктрину и учение о переселении душ (хотя не очень на нем настаивал) – а почему нет? Ведь никто не доказал, что реинкарнации не бывает, а всякий неопровергнутый факт есть факт существующий.
В рамках конгресса Дойл провел специальную конференцию для любопытствующих, где демонстрировал фотографии эктоплазмы и призраков. Свою заключительную речь он посвятил вопросам борьбы с законами, преследующими медиумов. «От своего имени я написал главам некоторых политических групп в Англии и сказал им, что если все это не прекратится к полному нашему удовлетворению, то я сделаю и невозможное для того, чтобы добиться восстановления справедливости. Если то будет нужно, я публично предстану перед какой угодно партией, которая вздумает творить над нами суд. У нас пятьсот церквей в Англии, из которых четыреста объединены внутри Лондонского спиритического альянса, а остальные сто – независимы. Пятьсот церквей! Мы сможем преобразовать каждую из них в политический центр, мы прекрасным образом организованы, и я не знаю никакой другой группы, которая была бы способна объявить забастовку лучше, чем то можем сделать мы. Я уверяю вас, что если только вы пожелаете это осуществить, вы добьетесь отмены преследующего нас законодательства».
Политические забастовки! Так и до битья витрин и поджигания картин в музеях недолго докатиться. Самое время прийти к выводу о том, что Конан Дойл замышлял совершить спиритическую революцию и захватить власть над всем миром. Нелепо? Кому как. Полутора годами позже был издан роман Уэллса «Самовластие мистера Парэма»: в этом романе, полном издевок над спиритами, можно увидеть злую пародию на «Страну туманов» и карикатуру на доктора Дойла. .Герой Уэллса Парэм – интеллигент «старой закалки», любящий «поэтов и лошадей», верящий в Британскую империю и незыблемость законов; современный мир, где «рушатся старые идеалы», ему непонятен и страшен. Знакомый Парэма уговаривает его посетить спиритический сеанс; другой знакомый с презрением ругает спиритов: «Мистер Парэм отчужденно прислушивался к разгоравшемуся спору. <..> Он глубоко сочувствовал этому маленькому кружку, который так мирно и счастливо шел от откровения к откровению, а теперь сюда вторглись шумные ниспровергатели с шумными обвинениями и грозят шумным разоблачением. Особенно сочувствовал он даме в трауре. Она обернулась к нему, словно взывая о помощи, в глазах ее блестели непролитые слезы. Рыцарские чувства и жалость переполнили его сердце». Разве не так описывал Дойл первые душевные побуждения, приведшие Мелоуна к спиритизму? Абсолютно так. И точно так же, как Мелоун, Парэм не может не встать на защиту гонимых и слабых. Парэм начинает посещать спиритические сеансы (описание этих сеансов, кстати сказать, выглядит не более издевательским, чем описание службы в спиритической церкви, данное самим Дойлом в начале «Страны туманов»); на одном из них он знакомится с неким высокопоставленным духом и начинает постоянно консультироваться с ним. Чем не пародия на Финеаса? В конце концов дух воплотился в Парэма и они вдвоем взяли власть над страной. «Укажи, что нам делать! – ревела толпа. – Направь нас. Поведи!»
Уэллс писал свой роман в год, когда Муссолини пришел к власти; этот роман – об итальянском фашизме (в котором он видел преимущественно комическую сторону), а вовсе не о спиритизме. Но Конан Дойл на Уэллса обижался – ведь тот походя ругал и высмеивал то, что было для доктора – нет, никакой не святыней – а научной истиной. Разумный, ясно мыслящий Уэллс посмеялся над глупеньким сентиментальным Конан Дойлом. Пока тот фотографировал эктоплазму, Уэллс постиг суть тоталитаризма.
«Я никогда не встречал человека более искреннего, порядочного и честного; в нем нет ничего темного и зловещего, и именно этими его качествами следует объяснять его огромную власть в России. Я думал раньше, прежде чем встретиться с ним, может быть, о нем думали плохо потому, что люди боялись его. Но я установил, что, наоборот, никто его не боится и все верят в него. <...> Сталин – совершенно лишенный хитрости и коварства грузин» (Уэллс «Опыт автобиографии», 1934).
Джордж Оруэлл в своем эссе написал: «Уэллс слишком благоразумен, чтобы постичь современный мир». Это сказано незадолго до Второй мировой – когда Уэллс уверял всех, что Гитлер – просто паяц. Уэллс с помощью теоретических выкладок доказывал, что мир в XX веке стал другим и старомодные фанатики не опасны. Доживи Конан Дойл до той поры – не приходится сомневаться, что он занял бы противоположную позицию; простодушный, он не знал, другим или не другим стал мир, но знал твердо: если вооруженные немцы идут на Францию – добра не жди и англичане должны браться за винтовки. У него было много недостатков. Но излишнее благоразумие не входит в их число.
Осенью 1928 года Дойл с семьей отправился в Африку. Почти тридцать лет спустя он возвращался туда – не только затем, чтобы проповедовать, но и чтобы показать своей семье места, где проходила «великая бурская». Деннис и Адриан были уже взрослыми – такие же здоровенные «столбы», как их отец в юности, оба заядлые автогонщики, губители девичьих сердец. Для них поездка была приятным развлечением. Джин-младшая училась в выпускном классе и ехать в Африку ей не хотелось: нужно было готовиться к экзаменам, много заниматься. «Мой отец всегда учил нас принимать самостоятельные решения с самого раннего возраста, и он хотел, чтобы я сама решила, ехать мне или нет. После долгих размышлений я решила не ехать, но мой отец сказал, что это ужасно огорчит мою мать. Я снова подумала – согласна ли я причинить боль матери? Конечно, я этого не хотела и потому согласилась ехать. И я очень рада, что поступила так, потому что это были последние годы жизни отца, и сама поездка оказалась очень интересной». Самостоятельные решения – а на дочь все-таки надавил. Стоил ли того Блумфонтейн, где доктора принимали без особой теплоты? Видеть знакомые места ему было скорее грустно, чем приятно. Некоторые вещи не могли его не коробить: при посещении мемориала южноафриканцам, умершим в британских лагерях, он не знал, что говорить репортерам.
