О некотором охлаждении во взаимоотношениях свидетельствовали отзыв из США М. М. Литвинова и замена его в 1943 году молодым, рвущимся наверх дипломатом А. А. Громыко, который попал в Наркоминдел только в 1939 году из академического института в ходе так называемого молотовского призыва, после того как многие сотрудники внешнеполитического ведомства были истреблены в годы Большого террора. Перед назначением поверенным в делах Громыко, работая советником посольства, посылал доклады Молотову через голову своего руководителя.
О подходе Громыко к советско-американским отношениям свидетельствует его пространное письмо Молотову от 14 августа 1942 года. Он докладывал наркому: «…несмотря на требования миллионов американцев открыть второй фронт в Европе в 1942 году, нет признаков того, что правительство США серьезно готовится к этому… среди командного состава армии США сильны антисоветские настроения. Подавляющее большинство генералов питало надежду, и еще сейчас ее не оставило, на истощение и гитлеровской армии, и Советского Союза… Еще хуже (куда уж хуже!) настроения среди командного состава флота США». Письмо советника посольства, явно извращенно толковавшее и политику США, и общественные настроения, было резко раскритиковано американским отделом Наркоминдела, давшим на него отзыв: «…тов. Громыко, делая очень ответственные заявления, не подкрепляет эти заявления фактами»
.
Рузвельт несколько раз принимал Громыко, но найти с ним общий язык не смог. Не зря этот деятель позже получил прозвища «Господин Нет», «Угрюмый гром» и т. п. Он действовал крайне осторожно, точно следовал букве сталинских указаний, не допуская ни одного самостоятельного слова. Его назначение отнюдь не способствовало укреплению дружеских чувств Рузвельта к СССР
И всё же во второй половине 1943 года позиция Рузвельта относительно восточного союзника опять несколько смягчилась. Этому способствовал, в частности, доклад начальника Управления стратегических служб У. Донована, в котором намерениям СССР давалась в целом позитивная оценка: он будет верен союзническим обязательствам и, главное, не намерен идти на сепаратные переговоры.
На наступательном этапе войны американский президент был столь же заинтересован в советском союзнике, как и в первые годы противостояния СССР и гитлеровской Германии, когда Красная армия отвлекала на себя основные силы вермахта.
* * *
В этих условиях вопрос о встрече «большой тройки» начал переходить в практическую плоскость.
С 17 по 24 августа 1943 года в канадском Квебеке состоялась очередная встреча Рузвельта и Черчилля, в которой участвовали также начальники штабов вооруженных сил обеих стран. Перед этим Черчилль побывал в Гайд-Парке, где убеждал Рузвельта в необходимости развивать успех на юге Европейского континента, который, по его мнению, должен был подготовить благоприятные условия для высадки в Северной Франции.
Соглашаясь с тем, что после занятия Сицилии (в разгар конференции поступило сообщение, что американский генерал Джордж Паттон занял Мессину, главный город острова) необходимо будет осуществить высадку в Италии, Рузвельт прислушивался к мнению американских военных, прежде всего Маршалла, убежденных, что наилучшим средством приблизить сроки окончания войны в Европе является хорошо спланированная и подготовленная операция в Северной Франции.
Заключительный доклад Объединенного комитета начальников штабов, одобренный конференцией, предусматривал проведение воздушных налетов на Германию; операцию «Оверлорд» — как сказано в докладе, «главное американо-английское наступление на суше и в воздухе против европейских держав оси» (ее начало было назначено на 1 мая 1944 года); военные действия в Италии; высадку на континент при чрезвычайных обстоятельствах (операция «Ранкин»); ограниченные действия на Балканах, главным образом в поддержку партизанских акций.
Некоторые разногласия возникли при обсуждении планов военных действий против Японии. Черчилль выразил желание, чтобы Великобритания приняла более активное участие в операциях, в частности в высадке десантов в Голландской Ост-Индии. Рузвельт дружески, но твердо отклонил это предложение, надеясь расширить американский контроль этого региона.
Девятнадцатого августа было подписано секретное соглашение о сотрудничестве в создании атомной бомбы, причем США сохраняли за собой ведущие позиции в научных исследованиях и производстве нового оружия
.
В Квебеке Рузвельт выступил с предложением о создании послевоенной международной организации и даже представил соответствующий проект, в котором говорилось об ответственности четырех великих держав за сохранение мира. Между прочим, президент пользовался аргументацией своего бывшего соперника по предвыборной борьбе У. Уилки, недавно выпустившего небольшую книгу «Единый мир»
, в которой республиканец выдвигал свой план международного сотрудничества.
По окончании встречи в Квебеке Черчилль провел еще две недели в Вашингтоне в качестве гостя президента. Во время бесед явственно ощущалось, что британский премьер вынужден был считаться, хотя и очень неохотно, с той реальностью, что по всем военным, экономическим, политическим показателям Америка Рузвельта оказывалась доминирующей силой.
Именно после Квебекской конференции началась подготовка первой встречи «большой тройки». Сразу после возвращения Рузвельта в Вашингтон на пресс-конференции 21 августа ему был задан прямой вопрос о возможности трехсторонней встречи, причем задан в такой форме, что президент должен был либо отвергнуть таковую возможность, либо отмести спекуляции в прессе по этому поводу.
Он избрал второй путь — гневно обрушился на обозревателя Дрю Пирсона, известного своими скандальными обвинениями представителей рузвельтовской администрации, особенно госсекретаря Халла, в том, что они не желают открывать второй фронт, поскольку стремятся обескровить Россию. Рузвельт сказал, что журналист «лжет от начала до конца» и этим ставит под угрозу единство объединившихся наций, вредит собственной нации и вообще он «хронический лжец»
. Таким нетерпимым по отношению к одному из видных представителей пишущей братии Рузвельта видели очень редко. Объяснялось это просто — за публикациями Пирсона следило посольство СССР, и они могли создать впечатление о негативном отношении администрации к восточному союзнику, что в данный момент было особенно невыгодно.
В сентябре—октябре 1943 года непродолжительное время длился торг по поводу места встречи. Сталин настаивал на Тегеране, где размещался советский воинский контингент и где он чувствовал бы себя в большей безопасности, тем более что столица Ирана находилась сравнительно близко к советской границе. Рузвельт, скорее всего по соображениям престижа, настаивал на своей зоне влияния — Каире или Багдаде, но в конце концов пошел на уступку. Весьма любопытно, что, действуя от имени «мистера Черчилля», он при этом ставил британского премьера перед свершившимися фактами. 8 ноября Рузвельт проинформировал Сталина о готовности встретиться с ним в Тегеране
. Со стороны американского президента, готового преодолеть расстояние, равное почти половине окружности Земли, это был жест, свидетельствовавший о высокой оценке им тех огромных военных усилий, которые вносил советский народ в достижение победы над агрессорами.
