В отместку Рузвельту, отодвинувшему его на второй план, Черчилль написал Сталину: «Я был очень рад узнать о том, что Президент готов вылететь в Тегеран. В течение длительного времени я настойчиво просил его это сделать. Что касается меня, то я в течение нескольких прошедших месяцев заявлял о своей готовности отправиться в любое место, в любое время, когда мы трое сможем встретиться вместе»
.
Правда, появилось одно препятствие. Советники говорили Рузвельту, что он явно подвергнется нападкам недоброжелателей в конгрессе и вне его под тем предлогом, что, согласно Конституции США, должен подписывать законы или же налагать на них вето в течение десяти дней, тогда как поездка за рубеж предполагалась на значительно более длительный срок. Любопытно, что по поводу конференции в Касабланке, когда Рузвельт находился вне пределов страны более двух недель, такого рода опасения не высказывались.
Президент, однако, быстро нашел остроумный выход из положения, использовав юридическую уловку. Ведь нигде не говорилось, что он должен подписать закон в течение десяти дней после его принятия. «Будем считать, что я должен его подписать не позже чем через десять дней после получения», — заявил Франклин. Получить же принятые за время его отсутствия законодательные акты он мог официально только по возвращении в США.
Для встречи с Черчиллем и Сталиным Рузвельт проделал длинный путь. 19 дней заняло плавание линкора «Айова» до алжирского порта Оран. На борту корабля Франклин вновь начал вести дневник, о котором после окончания конференции опять позабыл. В первый же день путешествия он записал: «Это будет новая Одиссея — значительно более дальняя по суше и по воде, чем [мыслили] храбрые троянцы, имя которых я использовал в Гротоне, когда участвовал в соревновании за школьную награду. И она будет полна неожиданностей»
. Вместе с президентом «храбрыми троянцами» были начальники штабов трех родов войск и личный советник Гарри Гопкинс.
В дороге произошел инцидент, который мог привести к катастрофе. Сопровождавший «Айову» эсминец «Портер» выпустил торпеду, которая чуть было не подорвала линкор. Оказалось, что оплошность допустил дежурный офицер, проводивший чистку торпедного аппарата. В результате короткого замыкания торпеда ринулась в направлении «Айовы». Лишь по чистой случайности взрыв произошел в океане, неподалеку от флагмана. Вместе с верховным главнокомандующим опасность угрожала всем начальникам штабов. Вина офицера была бесспорной — он должен был проверить, чтобы торпедный аппарат был нацелен на пустое пространство. Президент, однако, приказал простить моряка и тем более не отстранять от должности командира эсминца, что предлагал сделать командовавший эскадрой адмирал Кинг. Достаточно того, что бедняга узнал, что он чуть было не торпедировал линкор с главнокомандующим и пятью адмиралами на борту, заявил Рузвельт.
Он писал в дневнике: «Пока всё идет хорошо. Поездка проходит с полным комфортом. Достаточно тепло, чтобы сидеть в одном свитере поверх рыбацкой рубашки и брюк… Завтра вечером мы увидим Африку, а в субботу утром сойдем на берег… Какое облегчение обходиться без газет»
.
Из Орана самолетом президент проследовал в Тунис, а затем в Каир. Рузвельт не мог отказать себе в удовольствии посетить в Тунисе руины Карфагена, а в Египте (вначале из иллюминатора самолета, а затем и из окна автомобиля) вместе с Черчиллем осмотреть пирамиды. Он сделал запись в дневнике: «Мы проехали обходными путями, чтобы избежать [встречи с] германскими самолетами со стороны пустыни. Посмотрели на Нил на расстоянии примерно 100 миль от Каира — потрясающая сцена — и продолжили путь вдоль узкого пояса плодородных полей со многими деревнями, достигнув в конце концов больших пирамид и моего старого друга Сфинкса. Все мы пообедали (кроме Сфинкса) на [отведенной] мне вилле»
.
В Каире состоялись переговоры с Черчиллем и его советниками. Здесь они согласовали свои позиции перед встречей с советским лидером, понимая, что игра с ним будет нелегкой.
Рузвельт встретился со специально прибывшим в Египет главой китайского правительства Чан Кайши и его женой. Можно было бы, впрочем, поменять супругов Чан Кайши местами. Хотя премьер присвоил себе звание генералиссимуса, делами, по мнению многих наблюдателей, вершила его предприимчивая и властная половина. Рузвельта несколько раздражала мадам Чан Кайши, особенно ее манера хлопать в ладоши, чтобы подозвать слугу. Он был недоволен и тем, что энергичная дама отослала прочь переводчика и взяла на себя его роль. Хотя она хорошо знала английский язык, президент всё же больше доверял профессионалам и опасался, что мелкая ошибка может исказить смысл сказанного.
Присутствовавший при встрече Эллиот Рузвельт рассказывал: «Разговор вела главным образом г-жа Чан Кайши. Она убедительно излагала свои планы повышения уровня грамотности в Китае после войны на основе своего рода “бейсик чайниз” (упрощенного китайского языка), в котором число иероглифов было бы сокращено до тысячи двухсот или полутора тысяч, то есть почти до числа слов в “бейсик инглиш”. Она рассказывала и о других намеченных реформах, и отец… слушал ее очень внимательно. Я помнил слова отца о том, что в настоящее время в Китае нет другого лидера, который мог бы продолжить войну; у меня создалось впечатление, что, по мнению отца, с реформами придется подождать, пока на смену супругам Чан Кайши не придут новые руководители»
. Рузвельт, таким образом, вел себя весьма дипломатично.
Тем не менее на каирской встрече обошлось без прямых недоговоренностей. Рузвельт высказал мнение, что Китай займет выдающееся место в послевоенном мире и союзнические отношения обоих государств будут развиваться. В следующий раз он заявил Чан Кайши главное: Китай, несмотря на то, что не будет принимать участия в конференции в Тегеране, войдет в число четырех держав, которым предстоит вершить дела в послевоенном мире.
Правда, Рузвельт первоначально не исключал, что Чан Кайши полетит с ним в Тегеран. Но слухи об этом дошли до Сталина, и тот прореагировал жестко. 12 ноября он написал Черчиллю: «Само собой разумеется, что в Тегеране должна состояться встреча глав только трех правительств, как это было условлено. Участие же представителей каких-либо других держав должно быть безусловно исключено. Желаю успеха Вашему совещанию с китайцами по дальневосточным делам»
.
Из Каира Рузвельт на своем самолете отправился в Тегеран, где 28 ноября — 1 декабря 1943 года состоялась первая встреча глав трех основных участников антигитлеровской коалиции.
* * *
Начало Тегеранской конференции сопровождалось драматическим сообщением Сталина Рузвельту о том, что в городе готовится заговор против членов «большой тройки», сведения о котором якобы поступили к агентам советской разведки. Поскольку британское и советское посольства находились по соседству, Сталин предложил Рузвельту переехать из посольства США в советскую резиденцию, чтобы избежать опасных путешествий по городу.
Действительно, в Тегеране готовилась операция спецслужб нацистского рейха. Встречаются утверждения, что ее разработал сотрудник Главного управления имперской безопасности оберштурмбаннфюрер Отто Скорцени, который с 1943 года был агентом Гитлера по особым поручениям. Однако в своих воспоминаниях Скорцени не подтверждает, что имел какое-либо отношение к этому замыслу. Так или иначе, в Иран были переброшены две террористические группы. Однако советским разведчикам в Германии удалось установить факт подготовки операции под кодовым названием «Длинный прыжок», хотя детали ее остались неизвестны. За несколько дней до начала конференции в Тегеране по наводке советской разведывательной группы Геворка Вартаняна были проведены аресты более четырехсот немецких агентов и других подозрительных лиц, а кое-кого перевербовали. Опасность теракта отпала
.
