– Добрый вечер. Мое присутствие здесь – лишь досадная необходимость. Скоро все закончится. – И вслед за этим кратким приветствием он принялся убивать мальчишек Бона Брискетта.
Как я теперь понял, мальчишки Бона Брискетта отнюдь не были слюнтяями с пушками. Они не стояли и не ждали, пока Усатый вонзит крючок в их мягкие части тела. То были солдаты в бронекостюмах, вооруженные современными автоматами, – лучшие бойцы теперешнего мира. Они заняли правильные позиции, создали огневой мешок, продумали углы обстрела. Большой пятигранник воздуха в шесть футов высотой мгновенно стал непригодным для жизни – нечасто такое видишь. Когда Усатый без труда преодолел это препятствие, они побросали автоматы, достали дубинки и вступили с ним в схватку. Они были молоды, быстры, сильны и умели не мешать друг другу в бою. Там было много карате, немного силата и несколько приемов из иайдо, выполненных по высшему классу. Мальчики Бона Брискетта были хороши. Так хороши, что им почти удалось выиграть пару секунд.
Усатый шел сквозь строй плавно и размеренно. Не сказать чтобы очень уж стремительно – скорее, он просто оказывался там, где надо. Не успевали солдаты ответить на одно его движение, он совершал другое. Вопреки расхожим представлениям, это не было похоже на танец. Танцор работает с ритмом и образом. Все части его тела двигаются по отдельности и обретают красоту в гармонии. Танцор хочет выразить свои чувства, а не скрыть их. Усатый ничего подобного не делал. Его руки и ноги двигались вместе, он убивал без внезапности и не прикладывал слишком много сил. Его крючок не цеплялся за ребра и позвоночники. Усатый убивал эргономично, чтобы потом, когда надо будет отчитываться перед злым усатым боссом, ему не свело плечи и не пришлось бы идти к злому усатому врачу – лечиться от хронического растяжения сухожилий. Время от времени, когда он самую малость ошибался, его цепь дзынькала. Вся остальная энергия уходила куда положено.
Джим Хепсоба выставлял таймер и одновременно вещал по рации: «Тревога, повторяю, тревога! Нас атакуют!» Но из-за пожара было очень много помех, и возвращались только обрывки фраз. Остальные либо устанавливали взрывчатку, либо тоже дрались не на жизнь, а на смерть. Либо и то и другое. Сейчас это не имело значения: надо было делать дело.
Усатый вытащил крюк из парня, чьего имени я так и не спросил, и двинулся к нам.
Навстречу ему вышел Гонзо.
Я никогда не видел, чтобы Гонзо дрался в полную силу. Даже не представлял, что мой друг так страшен в ярости. Гонзо шагнул к Усатому, двигаясь по прямой (жесткий стиль: кратчайшее расстояние между двумя точками, сцепись с врагом и бей до последнего), а по дороге схватил с пола короткий железный брусок. Из-за скафандра Гонзо не мог двигаться так же изящно, как Усатый. Он больше походил на шельфовый ледник. Усатый замер. Увиденное пришлось ему не по душе. Он принял новую позу, и крюк завертелся вокруг его тела: вжжих, вжжих. Снова и снова.
Гонзо на полном ходу врезался в размытый щит. Железный брусок поймал цепь, и Гонзо с силой дернул ее на себя, чего Усатый никак не ожидал. Ему оставалось одно из двух: податься за цепью и схватиться с врагом или выпустить оружие и попробовать нанести удар. Он решил не связываться с громилой в дутом скафандре и выбрал второй вариант. Крюк отлетел в сторону. Усатый с размаху, будто клепальный молоток, впечатал ногу в Гонзо – клац! – и отскочил, чтобы не попасть под сокрушительный ответный удар бруском. Итак. Одно очко в пользу Гонзо, но досталось оно нелегко.
Усатый вернулся, и напрасно – Гонзо его поджидал. Брусок с размаху врезался ему в грудь, что-то хрустнуло. Усатый покатился по полу и заодно ткнул противника в икру, чуть ее не раздавив: Гонзо пошатнулся и запрыгал на второй ноге. Усатый откатился вправо, подобрал крюк, но двинулся не к Гонзо, а к нам. Вернее, к бомбе. Взмахнул рукой один раз, второй – точно рыбак, закидывающий удочку, – и крюк, пролетев над моей головой, перебил шланг и какие-то механизмы. Застрял. Усатый дернул, крюк вышел. Что-то дзынькнуло. В бомбе. Вместе с цепью вылетела трубка и несколько железок. Дзынь.
Сквозь жуткий вой огня в тридцати футах от нас, сквозь ткань скафандров, страх, тестостерон и собственное дыхание, я услышал этот звук и сделал шаг. Гонзо, точно зеркальное отражение, шагнул вместе со мной. Я ринулся к болтающейся трубке – намагниченному железному гусаку, присоединенному к контейнеру с Дрянью. Ринулся и схватил его. А Гонзо (менее разумный, более человечный) оттолкнул в сторону Джима Хепсобу, так что мы двое оказались аккурат под трубкой, и наши замечательные планы пошли прахом, а ситуация в целом, как выразился бы Ронни Чжан, – в жопу Будде.
Прямо над нашими головами разлетелся клапан контейнера с Дрянью. Дрянь полилась наружу. Мы вместе стояли под водопадом, и как знать, что происходило в тот миг? Дрянь взаимодействовала с нами, проникала внутрь – возможно, у меня отросли рога и Ли больше никогда меня не поцелует. Но это не имело значения. Надо было установить запасную бомбу и не подвести всех остальных – об этом я и заорал по рации, выбежав из-под потока и бросившись к грузовику. Усатый изумленно уставился мне вслед. Может, у злых усачей не бывает друзей, способных на такое, или он думал, что только злые усачи могут окунуться в Дрянь и спокойно продолжить начатое. Как бы то ни было, он отвлекся. Гонзо почти бездумно взмахнул железным бруском. Враг заметил это с секундным опозданием – брусок на несколько дюймов вошел ему в голову. Усатый упал навзничь и даже не содрогнулся – просто умер. Плевать. Нам было не до него.
Я подбежал к дверям грузовика и распахнул их, бросив взгляд через плечо. Гонзо смотрел на меня сквозь забрало шлема. С ним все было нормально. Наверное, от Дряни нас защитили скафандры, или ее нейтрализовал вытекший ФОКС. А может, после работы на «Трубоукладчике-90» у нас выработался иммунитет. Джим Хепсоба и Салли Калпеппер остолбенели. Я заорал – яростно, отчаянно, властно:
– Кретины, через четыре минуты двадцать секунд случится жопа! У меня выросли рога и хвост? Отрежете их потом! Хорош стоять, как на показе бикини, за дело, мать вашу!!!
Я превратился в Ронни, однако до Гонзо, кажется дошло: он в мгновение ока подбежал ко мне и чуть не голыми руками поднял проклятую бомбу. Тут же подлетели Джим и Салли. У нас оставалось три минуты – невероятно, но мы успевали. Раз мы еще живы, значит, время не истекло. Мы были живы, да. На раненых времени не хватило, но Усатый, к счастью, их и не оставил. У Гонзо на одной руке расплавился скафандр, ему наверняка жгло кожу, и все-таки он не мешкал.
– Новая бомба, – вещала Салли, – новая бомба на месте! Немедленно покинуть станцию! Подтвердить сплошным сигналом! – Потому что любая рация может передать сплошной сигнал – для морзянки или проверки линии – и через несколько секунд их поступило сразу несколько. Они слились в единый аккорд: нас услышали, все живы-здоровы.
Мы поставили таймер на девяносто секунд, попрыгали в кабины и выехали наружу, на обжигающий воздух, и наши шины буквально скользили по растаявшему дорожному покрытию. Восемьдесят секунд: мы промчались сквозь ворота и несколько секунд тащили за собой их кусок, а впереди ехали остальные грузовики и оставшиеся мальчики Бона Брискетта. По радиоканалу сыпались возмущенные вопросы: «Какого хрена?! Что за враг? Да объясните кто-нибудь!» – а потом Джим Хепсоба властно приказал: «Заткнитесь и скажите мне, что все готово!» Так и было. Все бомбы благополучно установлены, одна минуты до детонации. Гонзо почти повернул за выступ холма.
