– А в Глазго ты собираешься?
– Уже коплю на поездку. В Брайтон я ездил на велосипеде и ночевал в палатке, но в Глазго нужны будут деньги хотя бы на комнату в гостинице, и ехать лучше бы на поезде.
Он воодушевился, ожил.
– Гостиница… поезд… а сколько стоит билет?
– Это называется «участие», – поправил он. – Я уже оплатил. Пять фунтов.
– Интересно, согласится ли Даниэль заплатить. И разрешит ли мне поехать? Может, уговорю и его присоединиться? Ему должно понравиться.
– Кто этот Даниэль? – спросил он, отодвигаясь от меня, хотя стул остался на месте. – Твой парень?
– Мой отец, – объяснила я. – Он читает НФ. В воскресенье он встретился с Грегом, Джанин и Питом, и мы целый час говорили о книгах. Наверняка ему захочется на конвент.
А вот отпустят ли его сестры, я была далеко не так уверена. Им совсем не понравится, если он вздумает заниматься чем-то отдельно от них. Может, они и меня не захотят отпустить, я ведь должна быть Приятной Племянницей. Надо придумать, как их обойти.
– Везет тебе! – неожиданно протянул Вим.
– Везет? В чем? – заморгала я. Никогда не считала себя везучей, даже когда нога не была подвешена на растяжке.
– Богатый отец и читает НФ. Мой считает ее детским чтением. Не возражал, когда мне было двенадцать, но он вообще считает, что чтение для слабаков, а детские книжки читают только младенцы. Орет на меня каждый раз, как застанет за книгой. Мать читает, как она говорит, милые романы, Кэтрин Куксон и тому подобное, но только когда его нет дома. Она совсем не понимает. У нас дома вообще нет книг. Я бы все отдал за читающих родителей.
– Я с Даниэлем познакомилась только этим летом, – сказала я. – Родители в разводе, а воспитывали меня в основном бабушка с дедушкой. Денег у них совсем нет, зато они очень даже читающие и нас хвалили за чтение. А Даниэль не то чтобы богат. У него богатые сестры, и ему они дают деньги, но зато держат на тугом поводке. Арлингхерст они мне, по-моему, оплатили, чтобы от меня отделаться. Не знаю, дадут ли они ему денег на Глазго, они ведь не захотят, чтобы он ехал. Меня еще могут отпустить.
– А мама у тебя где?
Вопрос был естественным, но он задал его с какой-то заученной небрежностью.
– В Южном Уэльсе. Она… – я запнулась: не хотела говорить ни что она ведьма, ни что сумасшедшая, хотя то и другое правда. Нет такого слова, чтобы подразумевало то и другое, а должно бы быть. – Она не в своем уме.
– Девочкам в школе ты говорила, что она ведьма, – заметил Вим, отбросив волосы со лба.
– Ты откуда знаешь?
– У меня подружка работает там в прачечной, она и рассказала.
У меня упало сердце. Значит, у него есть подружка. Он на два года старше меня, он не мог мной заинтересоваться, и я об этом знала, хоть он и пришел меня навестить и вроде бы обращал на меня внимание. Я сразу поняла, что его подружка – та самая девушка, которую я видела перед каникулами, устало складывавшая школьные блузки в стиральную машину. Было отчасти лестно, что он ее обо мне расспрашивал.
– Пусть ненавидят, лишь бы боялись, – процитировала я. – Так говорил Тиберий…
– Я читал «Я, Клавдий», – перебил он. – Ты им сказала, что твоя мать ведьма, чтобы напугать?
– Они меня ужасно доставали, – объяснила я. – Они все между собой знакомы, а я никого не знала и говорю не как они, так что это показалось хорошим средством. И, в общем, подействовало, хотя мне немножко одиноко.
– Значит, она не ведьма? – Как ни странно, он выглядел разочарованным.
– Ну… на самом деле, ведьма. Безумная ведьма. Злая колдунья, как в сказках.
Мне не хотелось о ней говорить, не хотелось ему рассказывать, какая она. И все равно ее трудно описать.
Он склонился и заглянул мне в глаза. У него глаза синие, почти как небо.
– Ты умеешь читать мысли?
– Что? – опешила я.
– Знаешь, как в «Умирающем изнутри». – Он не отодвигался, пристально смотрел мне в глаза с расстояния всего несколько дюймов. Дух захватило так, что удивительно, как я не задохнулась, хоть и знала, что у него есть девушка.
– Нет. По-моему, не умею, – пискнула я.
– Просто подумал… – произнес он осторожно и неуверенно, словно уже пожалел, что спросил. И не отодвинулся. – Просто в первый раз, как я тебя увидел, мне показалось, что ты видишь меня насквозь. А когда услышал, что мать у тебя колдунья, то подумал… знаешь, бывало у тебя, что начитаешься фантастики и уже ничто не кажется невозможным? Так что готов признавать самые безумные гипотезы, хотя… – Он сбился.
Увидев его впервые, я, помню, только и думала, какой он роскошный. Если ему почудилась таинственная связь, так он явно ошибся. Раздался звонок к уходу посетителей.
– Она колдунья, – быстро проговорила я, когда он уже поднялся, – и волшебство существует.
Он жадно склонился ко мне.
– Покажи!
– Оно не такое, как в книжках, – зашептала я, хотя в гомоне расходящихся посетителей меня вряд ли кто мог подслушать.
– Все равно покажи.
– Там нечего показывать. И к тому же я поклялась не колдовать, кроме как ради защиты. – Я сама услышала, какой слабой отговоркой это звучит. Его лицо замкнулось, он выпрямился. – Но, может быть, я все-таки сумею кое-что показать, – добавила я, отчаянно желая, чтобы он поверил. – Не знаю, сумеешь ли ты увидеть. Только дождись, пока меня отсюда выпустят.
– Ты меня не дурачишь? – подозрительно спросил он.
– Нет! Что ты!
– Ладно, – неуклюже буркнул он. – Спасибо.
– Тебе спасибо, что пришел, и за книги, – сказала я.
Я проводила его взглядом до двери, и потом до самого вечера ела мороженое астронавтов (очень странное на вкус), и записывала каждое слово разговора, пусть даже писать так трудно, чтобы не забыть.
Мне не придется колдовать. Если он придет в Браконьерскую рощу, я, может быть, сумею показать ему фейри. Он верит, точно верит, во всяком случае, во что-то. Но в лесу, если я увижу фейри, а он нет, выйдет очень неловко, потому что он примет меня за сумасшедшую или врунью, и не знаю, что хуже.
Ну и ладно.
Четверг, 17 января 1980 года
Даже сразу после не было так плохо.
Сделали еще один рентген. Доктор Абдул хотел поговорить с Даниэлем и рассердился, что его нет, будто я ношу его в кармане. Меня в конце концов отпустили, заставив сменить мою чудесную волшебную палочку на металлическую. Я кое-как дотащилась до остановки и потом с остановки на остановку. Хорошо, что там есть бортики, чтоб присесть. Никогда еще не было так плохо. По-моему, стало только хуже. Думаю, они навсегда ее испортили и хотели сказать об этом Даниэлю, а мне не сказали.
