– Это я понимаю, – ответила я. – Мне не выбраться из школы. Наверное, ничего у нас не выйдет.
– И ты могла бы меня бросить, потому что я потанцевал с Ширли? – вопросительно взглянул он.
– Скорее, потому что не хочу унижаться, чем из-за твоих танцев. В смысле, сам понимаешь, даже выберись я из школы, танцевать не смогла бы.
– Это другое, – торопливо ответил он. – Я не большой любитель танцев, просто надо же чем-то заниматься.
– И не большой любитель Ширли, она тоже просто от нечего делать, – съязвила я.
– Или я мог бы тебя бросить, потому что мы почти не видимся и это так неудобно, – странным, задумчивым тоном протянул он.
Мы подошли к перекрестку у Трентона, где надо было поворачивать, если мы собирались в книжный и в Браконьерскую рощу. Я остановилась, и он тоже.
– Как тебя следует понимать? – устало спросила я. Мальчики очень странные.
– Ты согласна, что мы могли бы сейчас разойтись, прямо на этом углу и никогда больше не сказать друг другу доброго слова? – требовательно спросил он. Ветер относил назад его волосы, и никогда еще он не выглядел так роскошно.
– Да! – сказала я. Я это очень даже хорошо представляла: в книжном клубе говорить о книгах и не смотреть больше друг на друга.
– Вот и хорошо. Если мы могли бы сейчас разойтись, значит, что бы ни натворило твое колдовство, оно не обрекло нас друг на друга, – сказал он.
– Что? – И тут до меня дошло. – О!
Он ухмылялся.
– Значит, мы вместе не потому, что нас вынудили чары, и все в порядке.
Я и не представляла, что можно прийти к подобному выводу таким кружным путем.
– Так что, с Ширли и дискотекой это был научный эксперимент?
У него хватило совести чуточку смутиться.
– В каком-то смысле. Я терпеть не могу, когда меня принуждают. Ненавижу идею о Верной Любви, Поисках Того Самого и, знаешь, узы, женитьба волей колдовства…
– Вим, я призналась, что ты мне вроде как нравишься, – напомнила я. – Когда ты меня спросил. Я не говорила и не собираюсь говорить о судьбе, верной любви, женитьбе и прочей ерунде. Я не этого ищу, мне не это нужно. Мне нужны друзья, а не верная, так ее и так, любовь. О браке я даже не думаю, во всяком случае, в ближайшие много-много лет.
– Это ты, – сказал он и зашагал дальше, так что мне пришлось идти за ним вниз по холму. – Это не магия. Ты мне нравишься, правда, нравишься. Но я подумал, что, если мы могли бы разойтись, а ты согласна, что могли бы, тогда не придется этого делать и все будет хорошо.
– Так ты не хочешь расходиться?
– Нет, если ты не хочешь, – сказал он.
Что мне известно о волшебстве, а ему не известно, это какое оно коварное и как просто заставить людей делать то, чего им и так хочется. Доказательством было бы, если бы мы и вправду разошлись, а не просто согласились, что теоретически могли бы. Но… я не хотела.
– Я не хочу, – сказала я.
– Что ты ей сказала?
– Кому? – не поняла я.
– Маленькой мисс Гитлер в кафе.
Я фыркнула.
– Ее зовут Карен. Сказала: конечно, я не могла пойти на дискотеку, и просто улыбнулась. Не хотела ей потакать.
Мы подошли к книжному, и он снова остановился.
– Так улыбайся и дальше. Я больше не увижусь с Ширли.
– Мне все равно, увидишься ли ты с Ширли, лишь бы я об этом знала, – сказала я. – Так мне кажется…
В теории, по Хайнлайну, я была в этом совершенно уверена. На практике не совсем.
– Она кретинка, – сказал он, и меня это очень успокоило. Приятно, когда ты нужна ради чего-то настоящего.
Мы вошли в Браконьерскую рощу и направились к стенам руины. Подснежники отцвели. Остались пробившиеся листья, а новых цветов не появилось. Там все кишело фейри, в основном узловатыми, древоподобными. На нас они не обращали внимания. Вим вроде как видел их – сказал, что видит краем глаза. Мы немножко посидели на стене, разглядывая их. Потом стали вставать, он случайно схватился за мою палку и охнул:
– Теперь в самом деле вижу!
Он снова сел рядом со мной, держа палку на коленях.
– Люди! – воскликнул он совсем не к месту.
Вечность спустя, после того как мы долго наблюдали за фейри, я сказала, что пора идти, и потянулась за своей палкой. Без нее он снова видел их только наполовину.
– Хотел бы я понять, что они такое, – заговорил он на обратном пути в город. – Можно мне эту палку? В смысле, у тебя другая есть?
– Есть, но она металлическая, страшная, а эта придает мне силы. Мне ее фейри дал.
– Может, затем и дал, чтобы я смог их увидеть? – намекнул он. – Столько разных цветов и форм… – Он говорил как пьяный. Там были обычные фейри, и ничего особенно интересного они не делали.
– Может быть. Но сейчас она мне все равно нужна.
Он взял меня за руку.
– Я сожалею насчет танцев, – сказал он. – Я не про Ширли, с ней я это нарочно, а я про танцы вообще. Я об этом не подумал, не подумал, что тебе будет обидно, что ты танцевать не можешь.
– Это ничего, – сказала я, но покривила душой. Нога у меня возвращается к тому, что было до вытяжения. Бывают хорошие дни, бывают плохие. Мне сказали, так будет и дальше. Может, иглоукалывание поможет, и, может, я сама ему выучусь и смогу себе помогать, но на танцы мне пока не ходить.
Было почти пора к автобусу, и мы пошли через город к остановке.
– Так во вторник вечером, в четверг после обеда и в следующую субботу? Если большего не дано, согласен на это, – сказал он.
– На следующей неделе четверть кончается, – напомнила я. – Всю неделю каникулы. Так что суббота выпадает.
– Ты уезжаешь?
– Переночую в Олдхолле у Даниэля, а потом поеду на несколько дней в Абердэр, навещу тетушку Тэг и дедушку.
– И убьешь свою мать? – спросил он. – Знаю, не убьешь, а я мог бы убить. Никаких древних запретов на этот счет не существует.
– По древним запретам, насколько я знаю, мне нельзя было бы даже разделить хлеб с тем, кто убил мою мать, что бы я о ней ни думала, – сказала я, хотя основывалась в основном на Мэри Рено, а не на настоящих древних запретах. Забавно все-таки, что в наше время о них в школе не рассказывают. – Да это и не нужно.
– Я мог бы поехать с тобой.
– Не дури, где бы ты ночевал? – спросила я. – К тому же у тебя работа. Увидимся, когда я вернусь.
– Я буду скучать, – сказал он и поцеловал меня очень нежно и долго.
Ну, во всяком случае, я не заскучала.
Воскресенье, 10 февраля 1980 года
С утра были заморозки. Я проснулась, выглянула в окно, а там все в белом хрустком инее. Он растаял к тому времени, как мы пошли в церковь.
