Несколько лет назад мы работали над памятным проектом, описывающим уникальный вклад архиепископа в деятельность Комиссии истины и примирения в ЮАР. Два утомительных дня мы с утра до вечера снимали интервью. На второй день через несколько часов съемки архиепископ явно устал и казался слегка раздраженным. Непросто было четко описать эффективный, но, по сути, интуитивный процесс нахождения истины, прощения и примирения, с помощью которого он надеялся залечить раны своей многострадальной страны.
В довольно напряженный момент интервью я спросил архиепископа о его решении вернуться из Англии в ЮАР. Это событие было эпохальным для движения против апартеида и освобождения страны, но принесло немало страданий жене Десмонда Леа и их детям. Им не только пришлось покинуть страну, где они были свободными и равноправными гражданами, и вернуться в расистское общество, где их права угнетались. Они были вынуждены расстаться с детьми. Правительство апартеида создало для чернокожих и других «цветных» систему образования банту, в рамках которой готовили только рабочих ручного труда. Это была намеренная интеллектуальная дискриминация нескольких поколений учащихся. Архиепископ с женой никогда бы не смирились с этим и понимали, что придется отправить детей учиться в школу-интернат Свазиленда.
Это был очень трудный период их супружеских отношений, который чуть не привел к краху. Леа, несомненно, мучилась. Упомянув о том, что историческая необходимость редко оправдывает виновника супружеских ссор, я спросил архиепископа, извинился ли он перед супругой за боль, которую ей, несомненно, причинило его решение. В ответ он стал отстаивать свой выбор с истинной горячностью борца за правое дело и осознанием, что человек его поколения просто не мог поступить иначе. Я же начал давить на него и снова спросил, почему он не попросил прощения у Леа за причиненные страдания, хотя его решение, несомненно, было правильным.
Я нападал все острее и обиднее и заметил, что архиепископ как будто задумался, выслушивая мои слова, и, кажется, приготовился ответить. Большинство людей стали бы еще усерднее отстаивать свою точку зрения или обрушились бы на обидчика, но я увидел, как архиепископ – это случилось в какую-то долю секунды – собрался с мыслями, обдумал все варианты и выбрал ответ – взвешенный и приглашающий к дальнейшему диалогу, а не импульсивный и безапелляционный. Для меня тот случай стал одним из самых ярких примеров того, чему может научить духовная жизнь. Небольшая пауза давала свободу и позволяла ответить , а не отреагировать сгоряча. Через несколько недель архиепископ прислал письмо, сообщая, что поговорил с Леа и извинился перед ней. Она же ответила, что уже давно простила его. Супружеские отношения, даже самые гармоничные (и особенно самые гармоничные), представляют собой непрерывную череду прощений, высказанных и невысказанных.
Архиепископ поддерживал свою правую руку левой. Он сосредоточенно опустил голову. Целью нашей практики была медитация, но я никогда не мог понять, где кончается медитация и начинается молитва, и наоборот. Говорят, что молитва – это когда мы обращаемся к Богу, а медитация – когда Бог отвечает . Мне было все равно, Бог отвечал мне или более совершенная часть моего разума; все усилия я направил на то, чтобы успокоить внутренний шум и прислушаться к тишине, окутавшей меня густым облаком.
Когда Далай-лама объявил об окончании медитации, настала очередь архиепископа поделиться своей духовной практикой. Каждый день для него начинается с молитвы и медитации в небольшой, не больше чуланчика, часовне в его доме. До того как Туту занял пост архиепископа Кейптаунского, он и его семья жили в бывшем черном пригороде Йоханнесбурга Соуэто, который стал центром борьбы с апартеидом после восстания учащихся
[34] 1976 года. Там в его распоряжении находилась часовенка чуть большего размера, примыкавшая к дому; в ней были витражные окна и даже скамьи. В этой тихой церквушке мы с епископом провели несколько замечательных минут. Очутившись там, я словно попал в духовную штаб-квартиру борьбы с апартеидом, откуда архиепископ многократно взывал к Всевышнему в тяжелые и неопределенные времена, а тот неизменно указывал ему верное направление.
Архиепископ и Мпхо приготовили хлеб и вино, а Далай-лама проговорил:
– Буддистским монахам запрещено пить вино и употреблять алкоголь в принципе. Но сегодня я немного выпью с вами. – И добавил: – Не волнуйтесь, напиваться не буду.
– Успокойся, я не позволю тебе напиться и сесть за руль, – сказал архиепископ.
– Раньше мы никогда вместе не молились, – заметил Далай-лама. – Буддист и христианин. Братья. Я вам уже рассказывал, что с 1975 года часто совершаю паломничества к святыням разных религий. Иногда должна случиться глобальная катастрофа, чтобы последователи всех конфессий объединились и увидели: все мы одинаковые, все братья и сестры. Думаю, сегодня мы с вами тоже совершаем своего рода паломничество. Эта статуэтка Иисуса Христа всегда глубоко трогает мои чувства. Я думаю об учителе, который вдохновил миллионы людей. Теперь твоя очередь медитировать.
Архиепископ и Мпхо раздали небольшие брошюры с напечатанными молитвами и провели причастие (евхаристию). Считается, что этот ритуал символизирует события Тайной вечери – ужина в честь праздника еврейской Пасхи. Согласно легенде, Иисус тогда велел своим последователям есть хлеб и пить вино в память о нем, и для многих христиан хлеб стал символизировать тело Христа, а вино – его кровь. Причастие же символизирует самопожертвование Иисуса. Архиепископ много раз проводил причастие в моем присутствии, и обычно я был единственным евреем на церемонии. Ему это доставляло огромное удовольствие, и он любил пошутить, что я участвую в ритуале, чтобы проследить за кошерностью вина и хлеба. Как нехристианин, я не причащался, поэтому для меня было удивительно, что архиепископ и Далай-лама в тот день нарушили правила обеих традиций.
Во многих ветвях христианства нехристианам запрещено причащаться, а в некоторых это не позволяется даже христианам, не принадлежащим к конкретной ветви. Другими словами, как и во многих религиозных традициях, ритуал проводит черту между теми, кто принадлежит к группе, и «чужаками». А это одна из главных проблем человечества: барьер между теми, кого мы воспринимаем как «мы», и теми, кто для нас «они». Новейшие исследования мозга показывают, что нам свойственно противопоставлять себя окружающим. Нейронные цепи, отвечающие за эмпатию, «включаются», только если мы воспринимаем другого человека как часть нашей группы. Сколько войн началось и сколько сотворено несправедливости из-за того, что мы исключили кого-то из своей группы и, значит, из круга эмпатии. Я вспомнил, как резко осудил это человеческое свойство архиепископ во время войны в Ираке, когда мы узнали о потерях со стороны американских и иракских военных и услышали, как по-разному оценивают ситуацию американские СМИ. Для архиепископа все погибшие были детьми Бога; он не разделял их, для него их жизни обладали одинаковой ценностью.
