— Тогда другой вопрос. Как Иннокентий выследил на трассе Сухарова с Гореловой?
— Представления не имею. Но ты, кажется, хотела рассказать мне еще кое-что?
— Да, хотела, — кивнула Леся, энергично работая палками.
Я уже давно перешел на подъем «елочкой», а она, упорная, все поднималась классическим ходом по лыжне. — Знаешь, из того, что я услышала, становится ясно, что Стелла, жена Родиона, далеко не простая девочка, вдруг запавшая на красивого, сильного, богатого Вадима. У нее тоже имеется какая-то тайна…
— А именно?
— Когда б я знала!.. Ну, вот, слушай, постараюсь рассказать близко к тексту. А ты в хроники нашего путешествия внеси. Глядишь, они нам и понадобятся.
— Понадобятся — зачем?
— А вдруг придется распутывать настоящее преступление? Бог его знает, почему, но мне до сих пор кажется, что здесь должно произойти еще что-то… Что-то по-настоящему страшное…
Но тут мы наконец забрались на высшую точку холма, и теперь лыжня, петляя, круто уходила вниз. Там, среди деревьев, горели электрические огоньки, а указатель сообщал, что до оленьей фермы остается километр. Рядом висел предупреждающий восклицательный знак («Прочие опасности»), а подпись под ним гласила: «Dangerous downhill».
[15]
— Поговорим потом. Давай аккуратней, Лесечка, — улыбнулся я. — Поедем по центру, чтоб тормозить можно было.
Мы ухнули с холма. Холодный воздух обжигал щеки, нос и глазные яблоки. Широкая, ухоженная просека петляла, на поворотах приходилось притормаживать, и душа пела от стремительного полета. Спустя пять минут яркого, словно секс, полета мы выкатились прямо на поляну, где размещалась оленья ферма.
Сразу стало ясно, что ферма — не что иное, как туристский аттракцион. Пара-тройка олешек, весьма фотогеничных, меланхолично рыли снег в поисках ягеля. Их привязали к столбикам в местах, более всего подходящих для фотосъемки. Одного, абсолютно белого, с самыми ветвистыми рогами, разместили даже вне загона, и с ним можно было попозировать чуть не в обнимку. Леся немедленно достала из своего рюкзачка фотоаппарат, и я пощелкал ее на фоне ветвисторогих животных, а потом она сфотографировала меня.
Несмотря на то что к ферме вела не только лыжня, но и трасса для мотосаней, и автомобильная дорога, экскурсантов оказалось мало: лишь финская пара средних лет с младенцем. Дитя спало в пластиковых салазках, укрытое до глаз одеялом. Я попросил парочку — и они запечатлели нас с Лесей вдвоем на фоне белого оленя.
Потом мы отстегнули лыжи, оставили их в специальных козлах у входа и зашли в самую натуральную избу — ничем с виду не отличающуюся от изб в Ленинградской или Архангельской области. Внутри стилизация под старину продолжалась. Дрова горели в открытой, вроде камина, печи, по стенам стояли лавки, в середине тянулся грубый стол, а по углам были развешаны оленьи рога, шкуры, шаманские бубны и прочие изделия народных промыслов. Приметливый взгляд мог разглядеть на каждой вещи этикеточку с ценой в евро. Дверь, ведущая на кухню, являлась одновременно стойкой. За ней стоял пухлый рассудительный мальчик лет четырнадцати. Рукописное меню, пришпиленное к стене, предлагало скромный харч: булки, сникерсы, орешки, кофе с чаем. Я вспомнил, что сегодня даже не завтракал, и от запаха кофе и свежей выпечки у меня помутилось в голове.
Я немедленно усадил Лесю за стол и купил у парнишки две чашки кофе и столько булок, сколько смог унести.
О, как же приятно было наконец-то наесться и выпить горячего! Временно я даже потерял дар речи. После еды сытость и тепло прямо волнами разливались по телу, действуя посильнее алкоголя. А тут еще Леся достала из рюкзачка небольшой термос:
— Я думаю, приносить с собой и распивать здесь позволено.
— Еще бы! В избе сидим, а не в «Савое».
Девушка разлила по кружкам чай. Я отхлебнул. В нем оказалось изрядно коньяку.
— А ты, Леська, знаешь толк в жизни! — воскликнул я, и она рассмеялась.
— Как ты думаешь, сколько стоит покататься на олешках? — спросила она.
— Ща выясним.
Рассудительный пацан за стойкой неплохо говорил по-английски.
Вот интересно, подумал я: на той же широте, но пятьюстами километрами восточнее, где-нибудь в Мурманской области, много ли найдется мальчишек, с достоинством обслуживающих туристов и сносно владеющих языком Шекспира? Наверно, очень немного… И когда они наконец появятся? Видать, ответил я себе, когда появится потребность — в лице интуристов. А когда те станут приезжать к нам? Когда появятся дороги и прочая инфраструктура, включая резаные, размеченные лыжни. То есть вряд ли при нашей жизни…
Но я отвлекся — а тем временем мне удалось выяснить расценки на прокат оленей. Потом я увидел фото, весьма неплохого качества, висевшее у стойки. На нем тот самый мальчишка из-за стойки, на сей раз в национальном финском костюме, изображался в обществе того самого суперрогатого оленя-альбиноса, с которым мы только что фотографировались. И чтоб оставить память о сегодняшнем дне — как-никак первое января, — и чтоб поощрить молодого хозяйственника, я купил за восемьдесят евроцентов открытку и попросил парнишку написать на ней его имя. Тот старательно вывел печатными буквами: ТОРI KENTTALA.
Вернувшись к столу, я заметил, что Леся довольно грустно вертит в руках варежки с национальным орнаментом. Когда я подошел, девушка с неуловимым вздохом повесила их на место на стену. Зрение у меня хорошее, и я заметил на варежках ценник: «15 евро». Я доложил Лесе результаты своего маркетингового исследования: «Прогулка на оленях за полчаса стоит шестьдесят швабриков с человека».
— Ужас какой! — воскликнула девушка. — Да они тут рвачи настоящие!
— Юный капиталист заверил меня, что на других фермах еще дороже.
— Нет, за такие деньги, — совершенно искренне сказала Леся, — ни на каких оленях я кататься не хочу!
— Ты знаешь, я тоже, — поддержал я ее.
Тут, вдохновленный своим бизнесом с открыткой, к нам подошел мальчик, стал указывать на висящие по стенам шаманские бубны и вещать, что он сделал их сам, своими руками. Ценники на барабанах не вдохновляли: сто пятьдесят, двести евро — поэтому пришлось отказаться. Однако потом я отвел его от стола и, пошептавшись, договорился о другой сделке.
А когда возвратился к Лесе, она — вот упорная девчонка! — все-таки поведала мне о тайне, о которой упоминала на трассе (я, признаться, об этом уже и забыл). Во время новогодней вечеринки, вчера, она подслушала диалог.
Беседовали супруги Родион и Стелла Сыромятские (кстати, глядя на их взаимную холодность, я временами готов был счесть, что брак их — просто фикция, прикрытие). Интересным разговор стал (сказала мне Леся), когда Родион ледяным тоном спросил у Стеллы:
— Почему мы приехали именно сюда?
— Но ты же сам просил меня, — делано возмутилась девушка, — устроить тебе частную, без всяких турагентств, поездку в Финляндию! И именно в Заполярье!
